Другой класс

Хотя и не совсем. Дело в том, что мы действительно были потрясены. Пропал один из наших учеников, а постоянно действующая система тайных слухов нас подвела. Однако одной из особенностей школьной жизни является то, что здесь ничто не может остаться тайным навечно. Информация в конце концов все же находит себе дорогу, просачиваясь сквозь слабые соединения и используя пути наименьшего сопротивления. Самым слабым звеном в «Сент-Освальдз» был, разумеется, доктор Бёрк, наш капеллан, хотя его доброжелательность никто и никогда не ставил под сомнение; однако его умение хранить тайну – даже если она была доверена ему строго конфиденциально – было весьма далеким от идеала, и полагаться на него вряд ли стоило.

Назвать доктора Бёрка смутьяном было никак нельзя, хотя двадцать четыре года назад он и мог кому-то показаться куда большим либералом, чем многие другие. Впрочем, подобная его позиция основывалась скорее на неверии в реальность того мира, что находится за пределами «Сент-Освальдз». Методист[119] Дивайн, весьма неодобрительно воспринимавший явный уклон нашего капеллана в сторону высокой церкви[120], частенько называл его «старым папистом», что отчасти было несправедливо, поскольку, во-первых, разница в возрасте у них составляла всего несколько лет, а во-вторых, католиком доктор Бёрк все-таки не был; хотя его любовь к использованию благовоний, невероятному множеству свечей и прочей ритуальной атрибутике могла показаться и впрямь несколько избыточной для простого капеллана старой школы.

Возможно, впрочем, именно тяготение Бёрка к католичеству и вызвало у Гарри Кларка желание поведать ему свою тайну; ведь католическая церковь – это дарящее покой ощущение высшей власти, это аромат исповедальни; к тому же Гарри ведь действительно раньше был католиком и до сих пор, как ни странно, именно в церкви обретал успокоение, хотя церковь и оказалась для него матерью весьма строгой, жестоко его осудившей. Капеллан держал рот на замке целых две недели – довольно долго для него, – но потом все же невольно обмолвился, и эта новость, едва успев сорваться с его уст, мгновенно разлетелась по всей школе. Выяснилось, что Гарри Кларк был не только практикующим гомосексуалистом; он в течение нескольких предшествовавших рождественским каникулам недель как-то особенно сдружился с Чарли Наттером; они не раз задушевно беседовали, Гарри одалживал ему свои книги и даже приглашал мальчика к себе домой. Именно там Чарли и был обнаружен через неделю после своего исчезновения…

Глава шестая Январь 1982

Гарри сам рассказывал мне эту историю. Конечно же, потом я слышал ее и в суде, только она к этому времени стала непомерно раздутой и словно загноившейся, отравленной временем и обстоятельствами. Хотя на самом деле то, о чем поведал мне Гарри, было просто случайной последовательностью неких невинных событий – но только до тех пор, пока пресса еще не успела коснуться их своими грязными руками. И я ни на минуту не усомнился, что Гарри сказал мне чистую правду: кем бы его впоследствии ни называли, лжецом он никогда не был.

В тот день, накануне Нового года, он довольно поздно вернулся домой и сразу увидел, что к нему в дом кто-то нагло вломился: панель на задней двери была разнесена вдребезги. Однако ни малейших следов грабежа заметно не было. Войдя в гостиную, он увидел, что на диване кто-то крепко спит. Это был Чарли Наттер, свернувшийся клубком под своей паркой.

– Что же ты сразу его родителям не позвонил? – тут же спросил я.

– Во-первых, я знал, что дома у него неприятности, – сказал Гарри. – И потом, мне не хотелось его будить.

– Какие именно неприятности?

Гарри пожал плечами и вытащил из кармана свернутую вчетверо листовку, весьма убого напечатанную на листе бумаги А4.

– Вот, взгляни, – и он сунул листовку мне. Уже сам заголовок производил ужасное впечатление: ГОМОСЕКСУАЛИСТ ПРОКЛЯТЫЙ, ТВОЕ МЕСТО В АДУ.

Я до сих пор – даже двадцать четыре года спустя – отлично помню содержание этой мерзкой бумажонки, хотя обычно подобные гнусные опусы способны вызвать у меня только смех: стиль отвратительный, полно орфографических ошибок и прямо-таки пугающее количество прописных букв. Впрочем, эта была не такова: и стиль хорош, и грамматика безупречна, и аргументация ясна и, можно сказать, почти разумна.