– Ну что ж, – с неизменной улыбкой сказала она, – суть дела, собственно, не в этом. Куда важнее, что Аллен-Джонсу, вполне возможно, грозит исключение из школы.
От неожиданности я даже вскочил, и моя поясница тут же угрожающе скрипнула.
– Нет, – твердо сказал я. – Это несправедливо.
И вдруг понял, что подобный выбор слов годится скорее для школьника, а не для такого старого, закаленного в боях центуриона, как я. Впрочем, события нескольких последних недель уже заставили меня чувствовать себя на собственной кафедре школьником. И это ощущение оказалось далеко не самым приятным; и в кои-то веки я не мог обвинить в этом доктора Дивайна.
– Дело не в справедливости, – спокойно сказала Ла Бакфаст, – а в том, чтобы избежать раскола. Ваш Аллен-Джонс попросту не вписывается в здешнее общество. Мало того, он оказывает на него разрушительное воздействие. Возьмите, к примеру, Бенедикту Уайлд. Мы пытаемся полностью перестроить «Сент-Освальдз», а это означает решительное избавление от всего того, что стоит на пути прогресса. Когда-то, может, преподавателям этой школы и было вполне позволительно совершать эксцентричные поступки, выглядеть старомодным, демонстрировать самобытность характера. Но в настоящее время школе требуется твердая рука и разумное управление всем ее механизмом, но если в этом механизме полно старых, сносившихся деталей, то нормально работать он, разумеется, не будет.
– Ах вот оно что! Вы имеете в виду нас, старых
– Я бы не стала прибегать к подобным выражениям.
– Но ведь вы именно это хотели сказать. Именно поэтому вы все это время тенью таскались за мной, часами просиживали у меня на уроках, изучали мои методы преподавания. Я и есть та самая старая сносившаяся деталь, которая уже не годится. К тому же я плохо влияю на мальчиков.
Зря я надеялся обезоружить ее своей искренностью и прямотой. Я заблуждался. Она просто в очередной раз улыбнулась и сказала:
– Ох, Рой, какой вы смешной! Я, между прочим, получила самое настоящее удовольствие от присутствия на ваших уроках. И все же этому пора положить конец, пока оно не превратилось в полную свою противоположность – не начало приносить вред и вам, и вашим ученикам. Вы со мной не согласны?
Я глубоко вздохнул.
– Вы предлагаете мне подать заявление об уходе?
– Не подать заявление об уходе, а
Я посмотрел на нее.
– Вы и об этом знаете?
– Конечно, – пожала плечами Ла Бакфаст. – Мы с самого начала все знали. Неужели вы думаете, что хоть кто-то вас поддерживает? Неужели верите, что в таком месте, как «Сент-Освальдз», можно хоть что-то сохранить в тайне?
Это наверняка Уинтер, догадался я. Только он знал о досках почета. Уинтер, чье вмешательство и помощь тогда показались мне такими чудесно своевременными, а знание интернета – поистине провидческим. А что, если все это было подстроено? Что, если это было ловушкой? Что, если их целью с самого начала была моя дискредитация?
Я почувствовал давно знакомый тычок в сердце – это вновь ожил тот невидимый палец – и тяжело опустился на стул. Господи, каким же я был дураком! Интересно, а что еще стало известно этой Бакфаст? И что она уже успела сообщить Джонни Харрингтону?
Она ласково потрепала меня по плечу и сказала:
– По-моему, вы сегодня переработали, Рой. Вид у вас усталый и какой-то нездоровый. Может, мне принести вам кофе из директорской приемной?
Я покачал головой.
– Лучше чашу цикуты.
– Не стоит так драматизировать, Рой. Это всего лишь выход на пенсию. Скажем, в конце этого триместра. Вы сможете, например, объявить всем, что плохо себя чувствуете, не упоминая о неприятностях, не поднимая скандала, не устраивая ссор. И получите очень приличную пенсию, и оплаченный отпуск, и даже торжественные проводы. И тогда, возможно, у Аллен-Джонса и еще кое у кого из ваших любимцев появится еще один шанс, чтобы по-настоящему приспособиться к условиям «Сент-Освальдз», а не прыгать следом за вами с утеса. Вы уверены, что не хотите кофе? Кофе у них там очень приличный. Директор лично его покупает и смешивает сорта.
Я покачал головой.
– Вряд ли этот кофе мне понравится. Смесь бесчестности с трусостью всегда вызывает у меня тошноту.
Ла Бакфаст посмотрела на меня с упреком.