– Ты только папе моему не говори, – попросил он меня. – Он прямо-таки ушиблен моей непорочностью. Он просто взбесится, если узнает, чем мы с Бек занимаемся. С ним уже такое случалось.
Оказывается, папаша Голди однажды заметил, как он в постели то ли онанизмом занимается, то ли еще чем-то непристойным, и пришел к выводу, что
Голди усмехнулся.
– А ты разве не хотел бы с девочкой развлечься, будь у тебя такая возможность? – сказал он. – Ведь хотел бы!
Я только плечами пожал. Нет, Мышонок, вряд ли я хотел бы чего-то такого. По-моему, я совершенно не восприимчив к подобного рода соблазнам. А вот Голди все свободное время проводит с Беки в старом глиняном карьере. Они даже логово себе устроили – в старом автомобиле Пуделя. Положили на заднее сиденье матрас и застелили все какими-то ковриками; иногда они даже костер жгут в металлическом мусорном баке. Вряд ли Пудель знает, что они его место оккупировали. Впрочем, ему все равно до начала следующего триместра под запретом сидеть. А если учесть то, что с ним устроили в церкви, он вообще вряд ли долго продержится. И что с ним будет тогда? Кто его знает? Но, с другой стороны, разве это не забавная история?
Глава вторая
19 сентября 2005
Прошлой ночью я плохо спал. В результате сегодня с утра у меня словно песку в глаза насыпали, как это всегда бывает после бессонницы. Теперь такое случается со мной даже слишком часто, особенно если накануне я злоупотребил спиртным. Так что мне был совсем уж ни к чему тот водоворот нервной энергии, который являл собой доктор Дивайн: он и мусор всех убирать заставил, и рассказал о возможных, по мнению Министерства, угрозах здоровью и безопасности, и постоянно носился со своим новым протеже Марковичем. Этот Маркович, кстати сказать, в течение триместра – и я лично могу судить об этом, исходя из того количества уроков, на которых я был вынужден его замещать, – в школе практически не появлялся, ибо все время был занят, посещая разнообразные деловые встречи, конференции и курсы повышения квалификации.
По мнению Дивайна (а также, видимо, и директора), Маркович – «весьма перспективный молодой человек, самой судьбой предназначенный для крупного административного поста», заняв который он и будет «отдавать всего себя», так что преподавать мальчишкам ему совершенно ни к чему. Это ведь такое скучное занятие, хотя именно ему некоторые упрямые приверженцы старой школы, вроде Эрика Скунса и меня, посвятили всю свою жизнь. Впрочем, Маркович подобной жалкой участи, безусловно, избежит и уже в течение ближайших трех лет станет, вероятно, одним из директоров школы.
Сам же Дивайн, по-моему, видит себя в роли потенциального наследника доктора Блейкли – разумеется, после того, как антикризисная команда завершит в «Сент-Освальдз» свою спасительную миссию. Дивайн, как и Боб Стрейндж, все еще рассчитывает, что в нашей модернизированной школе для него найдется некое особое место в качестве награды за непорочную службу. Однако мне почему-то кажется, что ему, скорее, будет предложено досрочно выйти на пенсию и освободить место для более молодого (и более «дешевого», чем он, доктор наук) преподавателя. В общем-то, я думаю, не только Дивайна одним щелчком удалят с корпуса корабля, но и все прочие «старые ракушки», а на палубу поднимутся и встанут у руля такие, как Маркович. Вслух Дивайн может сколько угодно восхвалять всякие курсы повышения квалификации, но сам-то он их всячески избегает, а на уроках предпочитает писать на доске самым обыкновенным мелом (впрочем, теперь он в этом ни за что не признается); мало того, я подозреваю, что бесконечное отсутствие Марковича в школе вот-вот начнет действовать Дивайну на нервы. Вообще-то он придерживается того мнения, что кафедра должна быть самодостаточной, – то есть если кто-то из ее преподавателей отсутствует, то коллеги могут и должны заменить его на уроке. Элементарная гордость не позволяет Дивайну обращаться за помощью в школьную «Лигу Наций», когда его протеже вновь не приходит в школу, так что обычно он сам и подменяет Марковича, тем более и нагрузка у него – как у заведующего кафедрой и представителя Министерства здравоохранения – значительно меньше, чем у любого другого преподавателя. Но в результате получается, что он практически несет
– Что-то вы неважно выглядите, Дивайн. Слишком много работаете?
Он фыркнул.
– Ну что вы, я прекрасно себя чувствую! Спасибо за внимание.
– Как там молодой Маркович? – поинтересовался я. – Обретает наконец рабочую форму?
Дивайн снова фыркнул – на этот раз отрывисто, раздраженно. Впрочем, он вряд ли сознает, до какой степени выдают его эти непроизвольные звуки.