Другой Ленин

«Свобода абортов» в СССР сохранялась до июня 1936 года, когда прерывание беременности вновь оказалось под запретом. Отныне женщине, сделавшей подпольный аборт, грозили общественное порицание или штраф, а совершивших его медиков ждало и более суровое наказание. Запрет привел к новому всплеску рождаемости: число новорожденных в Москве увеличилось на 65 процентов. Но резко возросло и количество убийств младенцев.

Писатель Анд ре Жид, посетивший в то время СССР, отнесся к закону неодобрительно. «Недавний закон о запрещении абортов, — писал он, — поверг в отчаяние всех, кому низкая зарплата не позволяет создать свой дом, завести семью. Он поверг в отчаяние многих и по другим причинам. Разве не обещали в связи с этим законом нечто вроде плебисцита, всенародного обсуждения, с результатами которого должны были посчитаться. Громадное большинство высказалось (правда, более или менее открыто) против этого закона. С общественным мнением не посчитались, и, к всеобщему изумлению, закон прошел. В газетах печатались, само собой разумеется, только одобрительные высказывания. В частных беседах, которые у меня были со многими рабочими, я слышал только смиренные упреки, робкие жалобы».

Ленин и нетрадиционные формы любви. Один из декретов, подписанных Лениным, отменил старое царское Уложение о наказаниях, которое предусматривало каторгу за сексуальные отношения между мужчинами. Советская Россия стала одной из первых стран в мире, отменивших уголовное преследование за однополую любовь. Для сравнения: в Британии уголовное преследование гомосексуалистов отменили только в 1967 году, а в Западной Германии — в 1969 году.

В 1925 году советский врач Григорий Баткис в книге «Сексуальная революция в Советском Союзе» так разъяснял установившуюся точку зрения на гомосексуализм и содомию (половые сношения с животными): «Советское законодательство провозглашает абсолютное невмешательство государства в дела пола, пока никому не причиняется вреда и не затрагиваются ничьи интересы… Что касается гомосексуализма, содомии и различных других форм полового удовлетворения, считающихся по европейским законам нарушением общественной морали, то советское законодательство относится к ним точно так же, как и к так называемым «естественным» сношениям. Все формы полового сношения являются частным делом».

Поэт Иоанн Павлушин летом 1918 года в московской газете «Наша проповедь» развивал такой проект: для улучшения человеческой породы всему обществу надо на десять лет отказаться от деторождения. «Этими словами я не хочу сказать, что мы должны будем 10 лет не совокупляться — нет! Совокупляться можно и даже должно, но должны быть пущены в ход все предохранители, а давать детей должны только красивые… Дитя от трех красивых поколений должно стать достоянием государства и быть на положении заводской матки или заводского самца… Конечно, при таких реформах я заранее предвижу уклон человеческой любви в сторону животных, и даже с совокуплением с породами более изящными и интересными из них… Тогда только человек снова может почувствовать себя в раю и среди животных, которых он будет брать и которым будет в свою очередь отдаваться». О своих собственных любовных пристрастиях Павлушин признавался в стихах:

Мне женщина нужна как тело,
Красивый мальчик для восторга.
А для любви и для экстаза
Мне нужен чистокровный пес.

Пожалуй, наиболее известным сторонником однополой любви в 10-е и 20-е годы в России был поэт Михаил Кузмин (символист, потом акмеист). Он сознательно не скрывал характера своей интимной жизни, проповедовал ее в стихах и прозе, и вообще держал себя с необыкновенной для того времени раскрепощенностью. Кузмин приветствовал Февральскую революцию, а затем и Октябрьский переворот (даже назвал себя однажды большевиком). Революции 1917 года он посвятил стихи:

Русская революция, — юношеская, целомудренная, благая —
Не повторяет, только брата видит во французе,
И проходит по тротуарам, простая.
Словно ангел в рабочей блузе.

«Журнал журналов» по этому поводу язвительно заметил, что «М. Кузмин до революции среди всех пролетариев отличал любовью только банщиков». И поместил такие стихи:

Он долго тешился с козой,
Он славил банщиков упрямо,
Хоть мы молили со слезой:
— Кузмин, неловко ведь! Здесь — дамы…
…
Теперь, огромный красный бант
К груди пришив блудливой музе,
Он славит, как влюбленный франт,
Лик «ангела в рабочей блузе»…