Другой Петербург

Театр «Ленком-Балдом» — совсем недалеко от «Зоологии» — был выстроен в предвоенные годы на месте сгоревшего корпуса Народного Дома Императора Николая II, открытого в 1900 году. На доступные широким массам представления собиралась разная публика; с пониманием была встречена скандальная опечатка на открытке с его изображением, подписанным по-французски «публичный дом». Для народных увеселений были предназначены и гигантские «американские горы», привлекавшие молодежь еще в 1930-е годы (сгорели в первые дни войны). Ныне действующий в бывшем Народном Доме «Мюзик-холл» тоже наводит на разные мысли, а в имеющемся тут же Планетарии устраиваются иногда разные интересные мероприятия, не имеющие непосредственного отношения к изучению звезд.

Петербургская сторона в начале XX века — это что-то вроде Булонского леса и Елисейских полей, жалкой потугой на которые строился Каменноостровский проспект. «Скетинг-ринг» (для катания на роликовых коньках), «Аквариум», «Спортинг-палас», — одни названия остались, как и знаменитых некогда «Ливадии», «Аркадии», «Виллы Роде» (это уже за островами, в Новой Деревне)…

Итак, погуляв по Александровскому саду у Адмиралтейства, куда отправиться закусить? До недавнего времени было здесь несколько пирожковых, кафе-мороженых; пышки продавали на Галерной (тогда еще Красной). Теперь всюду заведения более комфортные, но и цены если нет в кармане 50 долларов, лучше не заходить, чтобы не расстраиваться. То есть, налицо возвращение к нормам счастливой дореволюционной жизни. Как это писал удивительно бездарный стихоплет Агнивцев: «блистательный Петербург»… Сам-то неплохо устроился и после революции, в дом на углу Гороховой и Адмиралтейского захаживал не в качестве допрашиваемого, а к приятелям-чекистам — на чаек; впрочем, в те годы предпочитали кокаин.

В «блистательном» Петербурге начала XX века в районе Морских существовали фешенебельные рестораны: «Кюба» (точнее «Кафе де Пари»), принадлежавший Филиппару и Жуену — на Большой Морской, д. 16; этих же владельцев был на Мойке, д. 58 «Контан». Ресторан «Дюссо» — Большая Морская, д. 11; «Вена» — Малая Морская, д. 13… Да, последний адресок мы уже проходили: там умер Чайковский.

Дом на углу Малой Морской и Гороховой — старинный, XVIII века, но надстраивался, перестраивался и нынешний вид, с мальчиками по карнизу и прочими лепными завитушками, получил в конце 1870-х годов по проекту академика архитектуры И. П. Мааса. «Венский трактир» находился на этом месте еще во времена «усатой княгини» Голицыной, и так, в общем, всегда можно было здесь закусить. В 1903 году открылся ресторан «Вена», ставший известнейшим в столице, благодаря незаурядным способностям нового владельца, Ивана Сергеевича Соколова, о котором А. И. Куприн, пьяница и бабник, писал, что кормит Соколов своих клиентов, «как женский монастырь не кормит архиереев». За день в «Вене» бывало до 500 завтракающих и 600 обедающих клиентов. Открывали в полдень, последних гостей выпроваживали в 5 утра… То, что сейчас в нижнем этаже этого дома называется «Веной», ничего общего с Соколовским заведением не имеет: старый ресторан занимал весь второй этаж. Пиво подавали там особенно замечательное. Ну, и естественно, среди бледных правоведов, румяных конногвардейцев, балетных юношей… Кузмин любил здесь бывать и приводил сюда героев своих повестей и рассказов, но вообще «Вена» предназначалась для публики не самой аристократичной, как «Контан» и «Донон»; здесь все-таки было значительно дешевле. Тем и привлекала, как и соседние «Лейнер» и «Малый Ярославец». Последний находился на Большой Морской в доме 8 (ныне, как бы по наследству, там техникум общественного питания).

Завсегдатаем «Малоярославца» был в свое время Модест Петрович Мусоргский. Что уж там скрывать: слаб был великий наш композитор на выпивку. Лечили его в Николаевском госпитале (Суворовский пр., д. 63). Роковую роль сыграл случай: брат Филарет привез денег заключенному в госпиталь и страдавшему без коньячка; тот подговорил дурака сторожа, дал ему 25 рублей. Результатом был паралич конечностей, воспаление спинного мозга. Умер Мусоргский 16 марта 1881 года. Вот годик начался: с Достоевского, потом Царь-Освободитель 1 марта, а там и автор «Хованщины».

Русская пьянка, бессмысленная и жестокая, на первый взгляд, не дала ничего замечательного в художественном отношении. Разве что какие-нибудь рожи Соломаткина с Перовым, не выдерживающие, конечно, сравнения с веселыми пьяницами Брейгеля и Иорданса. Но вспомним Мусоргского, сцену в корчме из «Бориса Годунова», и от поверхностного мнения придется отказаться.