Другой принц (СИ)

Брак Станниса с Селисой Флорент был неудачным, потому что Станнис решил поучиться на ошибках брата и сделать все как должно, то есть наоборот. Он взял в жены женщину хорошего рода, но из семьи, которая подчинилась бы ему и стала бы верно ему служить – и в этом Станнис не прогадал. Он специально взял в жены женщину строгую, не слишком красивую и богобоязненную – и вот тут грабли ахнули Станниса по лбу со всего размаху. Конечно, о леди Селисе никогда не ходили слухи, которые ходили о королеве Серсее, правда о коей оказалась потом хуже слухов. Но строгости и богобоязненности хлебнули не столько потенциальные придворные ухажеры, сколько сам Станнис, и легкомысленный брат Станниса Ренли говорил вполне справедливо, что Станнис идет на брачное ложе как воин на битву, но мог бы при этом брату и посочувствовать – характером Станнис был непохож на братьев, но и телосложение, и мужская сила были в нем те же. В довершение всего, Селиса, равнодушная, как и было задумано, и к мужским занятиям, и к красивым нарядам, решила духовно расти над собой, и то сжигала то, чему поклонялась, то поклонялась тому, что сжигала, а уж проповедников, сектантов, ворожей и магов в замке перебывала целая пехотная рота, и каждый изменял жизнь леди Селисы и ее кружка по-своему, но никогда не так, как это было нужно Станнису. Станнис был тверд характером и не дал леди Селисе погубить королевство, даже когда она притащила к больной дочери чудесного врачевателя, но, прослышав о выходке своего августейшего племянника, который, судя по всему, собирался жениться дважды, Станнис вполне этой идее посочувствовал, благо что и причина, отсутствие наследника, была у Станниса уважительной, и за судьбу рода Баратеонов Станнис тоже переживал.

Станнис решил не повторять ошибок прошлого и снова сделать все наоборот, а лежащие на его пути грабли в ответ на это только хищно позвенели зубьями и приготовили черенок, раз уж Станнис к тридцати пяти годам так и не заметил, что готовое платье покупают только нищеброды на базаре, а серьезные люди шьют его наново по своей фигуре, и не провел аналогии с семейной жизнью.

В тридцать пять лет глаз у Станниса по-прежнему был верный и даже стал еще зорче: как он и ожидал, красная жрица оказалась в постели огненной и безудержной, но справиться с ней было нелегко: одной реплики про «твое пламя едва горит» было достаточно, чтобы ее задушить, хотя Станнис наказал дерзкую женщину другим способом, на который она, собственно, и рассчитывала. Такое наказание Мелисандру к следующей встрече только раззадорило, а вовсе не сделало послушной, и побудило ее, к неудовольствию Станниса, к новым нахальным выходкам: нельзя сказать, что в тридцать пять мужчину можно шокировать мыслью, что оральный секс бывает обоюдным, но попыткой такового потребовать, сев на грудь, а потом выгнувшись назад, как стриптизерша на столе, - такой попыткой положительного и строгого в обычной жизни мужика удивить все-таки можно. Другое дело, если бы девочка Мелони, мило краснея, нашептала бы о своих непристойных фантазиях на ушко – тогда, может, все получилось бы и получше, и не пришлось бы ее наказывать, немного против ее воли, двойным проникновением, подключив к делу пальцы. А так мрачного по природе адмирала начали смущать мысли о том, что у служителей Рглора не то что нет целибата (что тоже красной жрице можно было бы недолго посимулировать, какой мужчина не обрадуется тому, что для него нарушают запреты), а что целибата у красных жриц нет совсем, и даже епитимья за распутную жизнь соблазнительно небольшая. А высшие силы, избавив Мелисандру от желаний производить окружающих в Азор Ахаи, живодерствовать и причинять разрушения, сдали ее Станнису, с удовольствием отряхнули руки и припечатали приговором «Дальше, мужик, ты сам», даже не смутившись тем, что закон сохранения энергии в грешном подлунном мире никто не отменял, и та энергия, которая раньше у Мелисандры уходила на околорелигиозные бесчинства, должна же куда-то теперь деваться.