Другой путь. Часть первая

— На том же месте моя земля. А я не позволю тебе больше строиться на моей земле. Забирай свою гниль и убирайся куда тебе угодно!

— Но я в первый же день вам сказал…

— Сказал! А теперь я говорю. Перейдешь к Муставаара — можешь строиться на том же месте. А не перейдешь…

— Я не перейду.

— Так убирайся с моей земли совсем к черту. Чтобы завтра же…

Он хотел что-то еще крикнуть, но в это время мимо ограды его сада проехала в сторону дачи Муставаара грузовая машина. Она везла четыре кожаных чемодана, похожих по своим размерам на огромные сундуки. За ней шла легковая густо-багровая машина, в которой сидел краснолицый пожилой господин со своей молодой женой. Увидев их, Арви забыл про меня и, повернувшись в их сторону всем туловищем, отвесил им несколько быстрых, коротких поклонов. При этом лицо его приняло такое выражение, как будто тот неведомый луч света, от которого он всю жизнь щурился и распяливал рот, стал вдруг еще ярче, заставив щели его глаз почти совсем утонуть в пучках морщин, а рот раздвинуться еще далее в сторону ушей.

Не знаю, как оценили его старание важные чужие господа. Может быть, они его совсем не заметили. Но это меня не касалось. Я ушел домой.

Да. Я ушел домой. Куда же еще идти человеку в трудные минуты жизни, как не домой? Только дома находит он утешение от ударов судьбы. Дома залечивает всякую боль. И у меня тоже был дом. Я тоже был не из последних среди людей.

Вот он, мой родной дом. Кто скажет, что это не дом, а нечто даже не схожее с ним? Проклят будь тот, кто это скажет! Это дом! И если смотреть на него изнутри, все в нем выглядит как в любом другом доме. Все нужное для дома занимает свое место, и все это близкое моему сердцу. Здесь, на этой старой деревянной кровати, родила меня моя мать, не доносив до нужного срока двух месяцев. По этим стертым половицам, на которых теперь буграми выступают сучки, я делал свои первые шаги. За этим почерневшим некрашеным столом сидели мои родители, сидел Илмари Мурто. На этой плите, прилегающей к печи, варил он себе кофе и жарил картошку.

Пусть он был маленький и невзрачный, этот дом, но жили в нем до сих пор только достойные люди. Ни один нечестный человек не осквернил его своим присутствием. Я и теперь был за его стенами, как в хорошей крепости, заслоненный ими от всякого зла, идущего снаружи. Но стояла эта крепость на чужой земле и упасть готовилась на ту же чужую землю. А упав на чужую землю, она переставала быть моим домом. Но куда же я пойду после этого, чтобы укрыться от злых людей? Где же тогда будет моя собственная точка на земле? Вот о чем пришла для меня пора подумать хорошенько.

Но я не успел подумать. Кто-то крупный и грузный шагнул в мои сени, заставив их издать жалобный скрип и стон. А вслед за тем в комнату ввалился Рикхард Муставаара. Сумерки вечера мешали мне как следует увидеть его лицо, чтобы понять, с какими намерениями пришел он ко мне. Но я был внутри своего собственного дома, и на поясе у меня висел мой пуукко. Бояться мне было нечего. Я даже не поднялся из-за стола ему навстречу и молча ждал, что он скажет. А он сел на скамью по другую сторону стола и, положив на него локти, направил на меня всю бездонную черноту своих страшных глаз. В таком положении мы сидели с минуту, а потом он сказал:

— Итак, Аксель Турханен, завтра с утра ты придешь ко мне, и я дам тебе нужные указания.

Я мог бы сразу ответить ему то же самое, что уже сказал Арви Сайтури. Но, как говориться: «Не бей медведя прутом». Не стоило его дразнить. Неизвестно, на что он был способен в пьяном виде. Я промолчал. А он повторил тем же хозяйским тоном: