Другой путь. Часть первая

Я не стал дожидаться конца их разговора, тем более что к ним подошел еще один человек, затеявший весь разговор заново. Замедлив шаг, я двинулся дальше по краю улицы, разглядывая их деревенские дома, заслоненные от меня заборами, зеленью деревьев и цветниками. Временами я останавливался, дожидаясь Петра, но, видя, что он все еще занят разговором, продолжал свой путь вдоль деревни. В одном месте я посторонился, пропуская мимо себя грузовик, на котором стояли в два слоя большие корзины с картофелем. Грузовик обогнул меня и въехал в раскрытые ворота, до которых я еще не успел дойти. Дойдя до них, я остановился, разглядывая чужой двор.

Пока грузовик трещал посреди двора, на крыльцо дома вышла женщина и остановилась там, подпершись ладонью. Она была в тонком цветастом платье, которое плотно облегало ее тело. Увидя это, я не стал торопиться проходить мимо, чтобы задержать свои глаза на том, что оно облегало. Утро было ясное и теплое, как это часто бывает в начале октября. Почему было не постоять в такое утро у ворот чужого дома, недалеко от женщины, на которую мне вдруг захотелось подольше посмотреть?

Одна только ее рука, положенная на бедро, уже составляла вместе с этим бедром, тяжелым и выпуклым, такую картину, от которой трудно было оторваться. Но эту картину дополняли еще ноги, открытые снизу до середины икр. А икры тоже были полные и крепкие, под стать ее бедрам. Высокие каблуки, на которых она стояла, не заставили эти икры сжаться в тугие, короткие комки и убежать вверх, как это бывает у иных женщин. Нет, они сохранили свою красивую форму, легко удерживая тяжесть крупного женского тела, которое состояло, конечно, не из одних только полных бедер. Кроме них, были еще груди и плечи, был красивый живот. И груди ее, заставившие очень туго натянуться спереди верхнюю часть платья, показывали, что для женщины этой еще не прошла та пора, когда становятся матерью. А судя по ее лицу, строго и в меру закругленному у щек и подбородка, ей вряд ли было больше тридцати восьми.

Это и волосы ее тоже доказывали, сохранившие густоту и блеск самой молодой поры. Они были туго стянуты к затылку и от этого плотно прижались к поверхности головы. Но даже несмотря на это, чувствовалось, что они составляют на ее голове пышный и толстый слой. А скрученный из них на ее затылке узел был не меньше, чем два хороших кулака, сложенных вместе. Это были черные волосы, слегка тронутые коричневым цветом. И брови ее тоже были черные с коричневым, и глаза — тоже. Она взглянула этими глазами на грузовую машину и, сняв руку, сделала ею в воздухе округлое движение, показывая водителю, как он должен развернуться и куда проехать.

Оказывается, ее рука могла не только тяжело опираться на бедро. Она могла также делать и другие, очень легкие и быстрые движения, несмотря на свою полноту: Женщина указала на стену своего дома рядом с крыльцом, и машина двинулась в ту сторону. В стене дома под окном было отверстие, ведущее в погреб. Перед этим отверстием и стали валить в кучу из корзин картошку другие две женщины, приехавшие на машине.

На этих женщин я тоже смотрел во все глаза. Но они были теплее одеты, и это скрадывало формы их тела. Открытыми были только их руки и лица; но руки были как руки и лица как лица. А та женщина повернулась на крыльце и ушла в дом. Это позволило мне взглянуть на нее также сзади. Да, это была женщина! Я проследил за тем, как двигалось ее тело, узкое посредине, где его перехватывал кушак платья, и широкое внизу и вверху, смотрел, пока оно не исчезло за дверями. И только вздохом смог я отозваться на стук скрывшей ее двери.

Идя дальше, я еще внимательнее вглядывался во все встречные дворы, надеясь увидеть в каком-нибудь из них еще такую женщину. Может быть, у них тут много было таких? Надо было проверить. Но в это время меня окликнул Петр. Подойдя ко мне, он сказал в своей обычной веселой манере, не забывая и о вежливости:

— Задержали меня там, простите в корректности. А вы куда так заторопились? Идемте назад. Мы уже прошли ее дом.

И оказалось, что Петр недаром повел меня назад. Мы пришли на двор того самого дома, перед которым я только что останавливался, любуясь черноволосой женщиной. Там рядом с крыльцом все еще валили в одну груду картофель из корзин, привезенных грузовиком, и эта груда, уже немалая, продолжала расти. Петр поднялся со мной на то самое крыльцо и, открывая ту самую дверь, куда ушла женщина, сказал громко:

— Ау, тетя Надя! Ты дома?

Из комнаты в сени вышла та самая женщина и сказала приветливо:

— Дома, дома. Заходите, пожалуйста.

И голос ее показался мне таким, словно бы он выходил не из ее горла, а прямо из глубины груди. Она была все в том же летнем платье, но уже держала в руках какую-то другую одежду, собираясь, должно быть, переодеться, чтобы выйти разделываться с картошкой. Однако, впустив нас внутрь дома, она отложила то, другое, в сторону.

Петр сказал ей:

— Принимай гостей, тетя. Мы к тебе на полдня. В четыре уедем. Это вот товарищ Турханен из Финляндии. Ему захотелось взглянуть на нашу советскую деревню, а мне — на тебя.