Другой путь. Часть первая

Но и в тех случаях, когда любовь каким-либо путем в их книгах все же возникала, молодые люди в этих книгах замечали друг у друга только красоту лиц и глаз, может быть, еще цвет и густоту волос на голове — и ничего больше. Остальное в их книгах словно бы мимоходом прилагалось к этому, как мало достойное внимания. И конечно, такая скупость сведений в делах любви не особенно много прибавляла к опыту молодых читателей этих книг.

Художники у них тоже не писали обнаженных человеческих тел. Как видно, и они считали в человеке главным только лицо. Остальное в нем, по их мнению, не могло быть причиной для проявления каких-либо чувств, и поэтому они все остальное прикрывали подходящей к случаю одеждой: на рабочего или работницу набрасывали спецовку, на интеллигентного человека — новенький жакет с блузой или костюм с галстуком. Это я заприметил на выставках и в музеях, куда тоже ходил по совету Ивана Петровича. Прикрыто было в человеке все, кроме лица.

Конечно, это как-то облегчало работу художников, избавляя их от необходимости отделывать все то трудное, что кроется в изгибах и поворотах человеческого тела, да еще в разных цветовых оттенках его кожи. Но это же вытесняло у людей из памяти понятие о том, что у человека, помимо лица, есть красивое тело. Поэтому неудивительно, если их парень, которому приспело время любить, смотрел девушке только в лицо, не зная, что у нее имеется в запасе еще кое-что, стоящее его внимания.

Тем не менее дети у них были повсюду. Это показывало, что в жизни они все же находили какие-то пути к тому, чтобы не оставить свою страну без потомства. Я видел у них очень много детей во дворах, на улицах, в садах и парках. И женщины, которых я встречал в тех же местах, никак не походили на каких-нибудь наивных простушек, способных довольствоваться одним только внешним видом мужчины, не сделав попытки найти в нем что-нибудь посущественнее. Да и сами они, эти женщины, несли в себе столько всякого иного достояния, помимо красоты лица, что остаться незамеченным для мужчины оно, конечно, не могло.

Я очень много на них смотрел, на русских женщин, расхаживая в свободные часы и дни по улицам города. Жизнь моя текла спокойно и размеренно, избавленная от всяких тревожных раздумий о будущем, которое тоже как будто бы у меня определилось, нуждаясь только в моем возврате домой. И эта жизнь, где работы было мало, отдыха много, а тревог и забот не было совсем, — эта привольная жизнь как бы добавила мне здоровья и вернула молодость. Неудивительно поэтому, что я так залюбовался русскими женщинами. Почему бы мне было ими не любоваться? Женщина везде женщина. А я был не из тех, кто способен пропустить без внимания женскую красоту.

Однако молодому Петру было еще далеко до того, чтобы уметь в этом разбираться, несмотря на затаенную в его глазах насмешку. Да и насмешку эту можно было попытаться изгнать из его светло-голубых глаз. Имея такое намерение, я спросил его, прибавляя для внушительности обычную свою европейскую вежливость:

— Скажите, Петр Иванович, будьте любознательны, пожалуйста, не откажите в извинении, когда у вас парни женятся, знают ли они, зачем это делают?

Думаю, что он понял мой намек. Но от этого насмешка в его глазах не угасла. Наоборот, она даже как будто веселее заискрилась в их светлой глубине. Пожав плечами с таким видом, словно он затруднялся отвечать за других парней, он сам задал мне вопрос:

— А позвольте спросить вас, Алексей Матвеевич, не откажите в нескромности, пожалуйста, будьте щепетильны, вы хорошо знаете, зачем приехали в Советский Союз?

Сказав это, он встал передо мной, высокий и тонкий, наклонив слегка в мою сторону с видом вежливости свою белокурую курчавую голову. И он даже не пытался скрыть своей насмешки. Таилась она, правда, только в его глазах. Все остальное пространство на его юном худощавом лице, схожем по нежности кожи с лицом девушки, не было тронуто смехом. Даже губы его не складывались в улыбку, несмотря на свою упругую подвижность. Но уважения ко мне не было в его голосе, когда он задал мне свой вопрос, и поэтому я тоже ответил ему без особенного уважения:

— Говорят, что вы новую войну готовите против других народов. Я захотел проверить это и потому приехал.

Вот как ловко я ему отплатил за его насмешливость. Но и он в долгу не остался. Ответ вылетел из него сразу, как из пулемета:

— Проверить? Правильно. Проверять нас непременно надо. Такой уж мы народ неблагонадежный. Вот если бы мы пожелали кого-нибудь проверить — это было бы противоестественно. А нас разве можно предоставить самим себе без внешнего контроля? Боже упаси! Кстати, Алексей Матвеевич, позвольте вас спросить, не откажите в самообольщении, много ли вам удалось высмотреть у нас приготовлений к войне?

— Много. Весь Ленинград в таких приготовлениях.

— О! Весь Ленинград? Ай-ай-ай! Какое потрясающее разоблачение нас ожидает! А в другие места вы не заглядывали?

— Нет. А что?

— Но мы же всюду войну готовим — и в городе и в деревне.

— Ах, и в деревне тоже? Так-так.