Другой путь. Часть первая

Со стороны можно было подумать, что это сидит и крутится на стуле юнец, недавно открывший глаза на жизнь и потому проявляющий такую жадность ко всему, что видит. Да и по внешности он мало отличался от юнца. Его русые волосы, гладко зачесанные назад, полностью сохранили свою первоначальную густоту, а движения были гибкие и легкие. Вот он встал со стула и подошел к открытому окну, через которое снизу доносился шум проходивших трамваев и автомобилей. Опираясь руками о подоконник, он высунулся наружу и глянул вниз, потом глянул в обе стороны вдоль улицы, потом прямо перед собой, потом вверх на небо, а напоследок опять обернулся ко мне. И, обернувшись ко мне, он вдруг опять крепко задумался, будто усиленно припоминая что-то. Выходило так, что в подобную задумчивость с припоминанием чего-то его вгонял каждый раз мой вид. Стоило ему на меня взглянуть, как обязательно начиналось это припоминание. Но вот он, кажется, припомнил, а припомнив, задал мне вопрос:

— Вы давно из Карелии?

Я ответил ему, что я не из Карелии.

Он спросил:

— Разве вы не финн?

Я ответил:

— Финн. Только не тот. То есть я именно тот. Я из Финляндии.

— А, понимаю. Вы один из тех, кто бежал к нам от безработицы двадцать лет назад.

— Нет, я не двадцать лет назад, а два месяца назад.

— Два месяца? Из Финляндии? Это по какой же причине?

— Так. Захотелось хорошей жизни попробовать немножко.

— А если без шуток?

— Я без шуток, простите за любезность. Я услыхал, что ваше правительство обещало устроить своим людям хорошую жизнь, и вот приехал за этой жизнью.

Я все еще отвечал ему шуткой, конечно. А как иначе было ему отвечать? Ведь не всякой голове доступны серьезные разговоры. И к тому же мне было весело от мысли, что каждый их новый Иван все меньше походил на того Ивана. Это давало повод надеяться, что мне и вовсе не придется тут с ним столкнуться. Было от чего впасть в шутливое настроение.

Но этот Иван даже в шутках не был способен разбираться. Вместо того чтобы как следует оценить их и посмеяться им, он опять погрузился в свою непонятную задумчивость, перестав задавать мне вопросы. И задумчивость эта была настолько глубокой, что позднее, при расставании со мной, он забыл протянуть мне руку. А когда я на следующий день вечером пришел продолжать работу над полками, он забыл протянуть мне руку и при встрече. Такой он был мечтательный человек, Нет, это был совсем не тот Иван. Где уж ему! И я мог смело входить в его комнату, не боясь удара доской по голове.

И даже находясь в другом состоянии, он тоже не напоминал того страшного Ивана. В другом состоянии он бегал и прыгал по двору, заваленному досками, балками, бревнами, брусьями, и ловил мяч, который ему бросала худенькая загорелая девочка с черными косичками, сцепленными вместе на затылке. Он старался кидать ей мяч прямо в руки, а она в ответ нарочно кидала мимо него, чтобы заставить его бросаться из стороны в сторону, и при этом злорадно смеялась над каждым его промахом. Но надо сказать, что прыгал он довольно легко, несмотря на свой крупный рост, и мяч редко пролетал мимо его рук.

И потом он разговаривал с ней внутри той части дома, где еще продолжалась отделка. Сквозь шарканье моего рубанка и негромкую песню молодого Терехина, макавшего в жидкий клей суставы оконных рам, было слышно, как они спорили о чем-то, проходя по коридору, в котором штукатуры продолжали укреплять алебастром узоры потолка. Девочка пыталась уйти от него куда-то, а он шел за ней и спрашивал:

— Разве ты ко мне не зайдешь?

А она отвечала:

— Спасибо. Я к дяде Ване.

— Я тоже дядя Ваня.

— О, таких дядей Ваней много. А у меня один дядя Ваня.

— Разве ты не ко мне приехала?

— Нет, я к дяде Ване.

— Но цветы, надеюсь, ты мне от себя подарила?

— А как хотите, так и думайте.

— Но кого же мне благодарить за них?

— Никого не надо благодарить.

— Даже маму?

— Не надо.

— Разве не от нее цветы?

— Не отдам я вам мою маму!

Эти слова девочка выкрикнула громко и убежала от него в конце концов. Весь день она провела возле Ивана Петровича и даже обедать ходила к нему, а к Ивану Ивановичу так и не зашла. Он один просидел весь вечер за своим письменным столом, перебирая книги, пока я сколачивал и устанавливал ему первую полку.

41

Позднее я спросил у Ивана Петровича о значении того, что крикнула эта девочка, которая с тех пор уже не появлялась больше на том дворе. И он сказал, поглаживая задумчиво ногтем большого пальца свои тронутые проседью усы:

— Всякое в жизни бывает, Алексей Матвеич. Поглядеть на нее — так и не подумаешь, чтобы такая славная девчушка могла стать на пути человеческого счастья. Однако так оно и есть.

— А почему так оно есть, простите в извинении, пожалуйста?