Другой путь. Часть первая

У отца не хватило духу отвести эту хвалу от своей дочери, и он только добавил:

— Всем бы нашим почаще надо бывать в самых разных Парижах. И тогда отпала бы причина для всяких там угаров и пожаров.

И тот подхватил, звякнув защелкой выходной двери:

— Правильно! А всем Парижам бывать у нас. Тогда и мировому пожару вовеки больше не разгореться.

Замок у выходной двери щелкнул, и он ушел.

Да, нелепо было, конечно, сравнивать этого Ивана, готового впустить к себе людей из всех Парижей, с тем грозным, непримиримым Иваном, который убивал на месте всякого, рискнувшего проникнуть внутрь его страны хотя бы на шаг.

Ермил Афанасьевич посторонился, пропуская мимо себя из кухни сына, и при этом сказал мне:

— Вот хочу дорастить парня до двух метров — и нипочем не удается. Шести сантиметров никак не натянуть. Со Светланкой ладно. Ей и ста семидесяти хватит. А этот просто какой-то неполноценный получается.

Сын остановился на секунду в дверях, почти подпирая головой притолоку, и, обернув ко мне свое круглое лицо, улыбнулся пухлыми детскими губами по поводу шутки отца. А через полминуты турник в коридоре уже скрипел и стонал.

Я осторожно спросил:

— Скажите, пожалуйста, будьте в извинении, а зачем вам это надо, чтобы до двух метров?

И тут я узнал самое страшное, что только мог ожидать. Ермил Афанасьевич бросил на меня быстрый, пронзительный взгляд и сразу же отвел его в сторону, как человек, внезапно заметивший, что кто-то со стороны едва не разгадал какой-то очень важный его секрет. Некоторое время он медлил, поглядывая с таинственным видом туда и сюда, но потом как будто решился и сказал мне вполголоса, заслонив рот ладонью от своей хозяйки, мывшей у раковины посуду:

— Ладно. Вам я открою причину. Никому другому не доверился бы, но вам доверюсь, поскольку вы все равно что наш.

— Как ваш?

— Наш. Переселились к нам и стали нашим. А от своего человека какие могут быть секреты? Верно?

И тут он поведал мне такое, от чего у меня даже мороз прополз вдоль хребта. Его глаза круглились и таращились — такой жуткой была тайна, которую он мне открыл. Я слушал, стараясь вникать во все хитросплетения его путаной речи, и, кажется, разобрался в них до конца. Может быть, он хотел выдать это все за шутку, но я легко разгадал своей умной головой, что шуткой здесь не пахнет.

Да, прав был Юсси Мурто, говоря, что русские ни на что иное не пригодны, как только днем и ночью вынашивать планы нападения на другие страны, и в первую очередь — на бедную Суоми. Страшные вещи открыл мне по секрету доверчивый Ермил Афанасьевич касательно этих планов, насколько я это понял из его осторожных намеков. Но даже он помедлил немного, перед тем как выдать мне главное. Я затаил дыхание, чтобы случайно не перебить его речи, и тогда услышал самое страшное, что нам грозило. Он сказал:

— Во время войны с вами нам пришлось трудно. А почему трудно? Потому что у вас ребята все рослые, а наши так себе, средненькие. Теперь мы перестроились. Мы готовим отборных двухметровых богатырей — один к одному. Целую армию в сто тыс… Э-э, так и быть, скажу точно: в миллион голов! Специальный легион. Он так и называется: «Миллионный легион двухметровых». Сокращенно — Ми-ле-дв. И вот эти миледвийцы…

Тут хозяйка вдруг звонко рассмеялась, почему-то не перестав, однако, подставлять под струю горячей воды тарелки и ложки. Смывая с них маленькой щеткой остатки пищи, она покачала головой и сказала:

— Ох, и болтушка же, прости господи! Ну и болтушка!..

Ермил хлопнул себя ладонью по рту и округлил глаза, как бы говоря всем своим видом: «И верно. Как же это я так сплоховал? Взял и выболтал такой важный секрет». Но вслух он сказал в свое оправдание:

— Ничего, Наташенька. Он же теперь наш и потому не выдаст. Ведь самого-то его это не коснется. Зачем ему выдавать? Верно, Алексей Матвеич?

Но у меня было другое мнение на этот счет, и я оставил его вопрос без ответа, Я сам задал вопрос:

— А как с теми, кто чуть ниже двух метров, ну, может быть, сантиметров на шесть? Их не берут в этот легион?

И он ответил без единой запинки:

— Берут, если комплекция соответствует.

Сказав это, он широко раздвинул руки и в этом положении сделал ими такое движение, как будто взвешивал что-то. Я прислушался. Скрип и стон турника в коридоре доказывали, что та комплекция соответствовала.

Так я раскрыл еще один их коварный заговор, направленный против Суоми. Это был страшный заговор, от которого не было спасения. Попробуй спастись, если на тебя идет миллион свирепых парней, и каждый из них в два метра ростом! А кто чуть ниже двух метров, скажем, сантиметров на шесть, тот соответственно дополнен шириной плеч и весом. Попробуй остановить их, если перед этим на тебя упали два миллиона атомных и один миллион водородных бомб, о которых Ермил тоже успел мне как-то нечаянно проговориться. Нелегко будет, пожалуй, их остановить после стольких бомб, принятых сверху на голову.