Другой путь. Часть первая

Когда сержанта нашли, он сидел весь в грязи, прислонясь к изрытой стенке окопа, и, тяжело дыша, смотрел в молодое лицо убитого русского, с которым так долго и крепко обнимался. Левой рукой он зажимал рану на боку, из которой сочилась кровь. После перевязки он снова вернулся к телу русского и оставался рядом, пока того не зарыли вместе с другими русскими, убитыми в этой ночной стычке.

Рана оказалась нешуточной, и сержант попал в полевой госпиталь, а оттуда — к нам. Иногда он призадумывался у огонька в землянке, глядя на свои железные руки, перевитые жилами. И, вспоминая стычки с русскими, он говорил простуженным басом, хмуря исхлестанное осенними дождями, ветрами и морозами худощавое лицо:

— Не драться бы нам с ними надо, с такими упорными и храбрыми. Дружить бы с ними. Смеяться вместе. Петь, плясать. А мы… Э-э, перкеле…

И всегда в таких случаях среди солдат выискивался кто-нибудь, охотно присоединявший к нему свой голос. И в этом голосе не было осуждения его словам, хотя и сквозила доля насмешки:

— Господину сержанту лучше знать, зачем это нам велено делать. Но если господин сержант распорядится отменить войну, то мы скрепя сердце подчинимся, хотя нам так неохота возвращаться в родные семьи из этой траншейной слякоти.

Но тогда сержант вдруг вставал с места и кричал строго:

— А ну, по местам! Кто там у входа? Иконен? Пойдешь на заготовку дров для бани. Мянтюля! Сменишь у пулемета Салонена! А остальные на расчистку траншеи от снега — марш!

Таков он был, наш бравый сержант, высохший в окопах от тоски по жене и детям. Служба для него всегда была главным делом, и сержантские погоны недаром обременяли его плечи.

И теперь тоже, пока мы лежали на дне траншеи, пересекавшей склон горы Питкяселькя, пережидая русский огненный шквал, его басистый голос гремел над нами, поддерживая в нас бодрость:

— Держись, ребята! Не робей! Сейчас мы им тоже всыплем по первое число!

Бог пронес русские снаряды и мины через наши головы. Но они еще не перестали сотрясать землю, как послышалась новая команда нашего сержанта:

— По местам! Оружие к бою готовь!

Как он еще мог видеть, думать и выполнять свою службу в такое время, когда мир доживал свои последние секунды, проваливаясь в огонь и грохот, — один бог ведает. Но его хладнокровие и мужество передавалось и нам. Русские еще не прекратили огня, а он уже успел заметить, что их пехота пошла в атаку. Я ничего не увидел, когда поднял голову, но тоже приготовился к стрельбе из своего автомата. И когда сержант крикнул: «Огонь!» — я открыл огонь, еще не видя ясно, по ком стреляю. Но скоро я заметил, как они перебегали и падали, подползая к противотанковому рву, где были укрыты острые камни. Они не пустили сюда танков, зная, что их ждет во рву. Но они, должно быть, разглядели издали броневые колпаки на платформах и, догадавшись о какой-то недоделке, поручили здесь попытать счастье своей пехоте. И вот она двинулась, несмотря на то, что их же снаряды все еще продолжали ложиться на ее пути к нашей траншее.

Разглядев наконец то, по чему мне нужно было стрелять, я стрелял уже не так беспорядочно. Я выжидал, когда кто-нибудь из русских приподнимется над землей, и только тогда нажимал на спусковой крючок, не забывая и о прицеле. Я видел, как они падали от моих выстрелов, но видел также, как они снова вставали и делали новую перебежку в сторону нашего рва. И я не знал, попадал я в кого-нибудь или нет.

Скоро они добрались до рва, заполненного острыми надолбами, и на некоторое время исчезли из виду. Мы водили дулами автоматов и ручных пулеметов по переднему краю рва, ожидая, что вот-вот над ним появятся их головы. Сержант крикнул: «Не выпускать из рва ни одного!» — и мы готовились выполнить его приказ. Он сам не отрывался от прицела своего автомата. Но пока мы высматривали их головы над передним краем рва, новые отряды русских заполняли ров с другого его края, несмотря на наш огонь.

И получилось так, что русские выбрались из рва в каком-то другом месте, где некому было встретить их огнем. Оттуда они проползли под платформами и броневыми колпаками в малинник, росший по эту сторону узкоколейки. А выскочив из малинника, оказались так близко перед нами, что мы снова открыли дружный огонь, уже не дожидаясь команды нашего сержанта.

Русские все, как одни, попадали на землю и далее выбирались из малинника только ползком. Мы били по малиннику. Откос горы, по которому они поднимались к нам, был покрыт камнями, кустарниками и молодым лесом. И за этими прикрытиями они накапливались, укрываясь от нашего огня. Мы старательно посылали им навстречу струи пуль над самой поверхностью земли и этим кое-как сдерживали их. Но что-то неладное образовалось у нас на флангах, заставившее наших командиров пустить по цепи команду «Назад!».

Сержант наш тоже крикнул: «Назад!» и первый выпрыгнул из траншеи, чтобы отбежать с нами на запасные позиции. Мы начали выскакивать вслед за ним. Но в это время русские, успевшие подползти совсем близко, вскочили на ноги и, крича что-то однообразное, ринулись на наш окоп.