Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Это было ее царство. Здесь цвело все, чему было назначено богом цвести в эту пору лета. И не только кусты, но и деревья были усеяны цветами, словно пятнами пламени. Даже хвойные деревья, никогда и нигде не знающие яркого цветения, здесь изменили этому правилу. Ползучие растения оплели их до самой вершины, рождая свои цветы. И эти цветы пламенели среди голубой хвои красновато-синими звездами, делая хвойное дерево не похожим на самого себя. А от вершины дерева они уходили дальше, к сверкающему синему небу, и цвели там, повисая в воздухе на то время, пока вытянувшие их за собой ползучие стебли шарили вокруг своими цепкими, колючими усиками в поисках новой опоры. Новой опорой становились их сородичи, тянувшие к ним от соседних деревьев такие же изогнувшиеся от нетерпения и жадности зеленые петли. И они сцеплялись вместе, наливаясь листвой и цветами и клонясь под их тяжестью над вершинами деревьев и кустарников плотными навесами, схожими по виду с гребнями волн.

Можно было подумать, что там, на склоне, уходящем от ворот кверху, затеяли между собой игру крупные волны разного цвета и разного состава, затеяли и застыли вдруг в самом разгаре игры. Одни из них вздыбились темно-зелеными горами, готовясь хлопнуться о другие волны, отливающие всякими иными красками, а те, в ожидании столкновения, раздались пошире, чтобы не только принять удар зеленого соседа, но и поглотить его без остатка.

Некоторые из таких волн уже ударились друг о друга, ломая и смешивая вместе свои разные по цвету гребни. Но в это мгновение все они замерли. Какая-то сила вмешалась в их возню и приказала им замереть в том виде, в каком застала. Одну из волн составляли красные и белые розы. Она пролилась по склону вниз широким прямым потоком, но тоже замерла, повиснув среди других застывших в беспорядке разноцветных волн крутым огненно-красным водопадом, в котором гроздья белых роз казались пеной, рожденной быстротой падения.

И, протыкая в разных местах всю эту неровную, многоцветную толщу застывших на взлете огромных волн, кверху тянулись остроконечные плотные хвойные деревья, вид которых напоминал веретено. А рядом с ними вздымались прямые тонкие пальмы с длинными изрезанными листьями, похожие на зонты, пригодные лишь для рук великанов.

И вот мне предстояло войти в эту остановленную кем-то бурю из цветов и зелени. Освеженная ночным ливнем, она благоухала всеми своими миллионами цветочных чашечек. Таким благоуханием питались, наверно, древние боги, живя на своей недосягаемой горе в окружений таких же растений. А теперь в это таинственное благоухание готовился окунуться я, безвестный маленький финн Аксель Напрасный. И не только окунуться, но и пройти насквозь всю эту густую яркость, чтобы в конце своего пути предстать перед ней, главной властительницей этого сказочного мира, и увидеть в ее красивых глазах удивление и радость. А может быть, и не радость…

Да, все зависело от моих слов, конечно. Их следовало обдумать как можно обстоятельнее, если я хотел воздействовать на ее сердце. И я обдумывал, пользуясь пустынностью этого места, где только птицы проносились над моей головой от дерева к дереву, издавая незнакомые мне звуки, да трещали громко в траве по сторонам дороги неведомые мне насекомые.

Но я недолго колебался. Я не из тех, кто долго колеблется, если надо быстро на что-нибудь решиться. Не прошло и часа, как у меня уже было покончено со всякими колебаниями, и я двинулся от края дороги прямо к открытым воротам, захлестнутым с боков и сверху виноградной листвой. То есть я не то чтобы очень уж прямо к ним двинулся, а сперва прошел мимо них и мимо открытой калитки, тоже плененной виноградом. Потом прошел мимо них в обратную сторону, просто так, чтобы поразмяться немного. Заодно я еще раз кинул взгляд в просвет между листьями винограда на нижние ступени каменной лестницы, по которой мне предстояло подняться к ней. И после этого я еще несколько раз прошел ради разминки туда и сюда мимо ворот и калитки.

И пока я так разминался, мне вспомнились разные отчаянно смелые молодцы из разных американских фильмов, которые мне удалось увидеть в Суоми после войны. Один попал в глубину земли прямо к допотопным ящерам. Те хотели его сожрать, а он стоял и смотрел на них с ледяным спокойствием и презрением, помня, что он царь природы, и притом — из тех царей, у которых подбородок занимает добрую треть лица. А когда один из ящеров разинул перед ним пасть величиной с овраг, он спокойно прыгнул этому ящеру на морду и продавил ему каблуками глаза.