Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Вода, выбегавшая из цементной трубки, была холодная и вкусная. Я снова и снова ловил ее в пригоршни, а заодно смочил голову и прополоскал носовой платок. Над срезом дороги росла высокая трава. Я попробовал дотянуться до нее, но не достал. Любопытно было узнать, откуда шла сюда вода. Найдя в стене выщербленное место, я уперся в него ногой и, оттолкнувшись от дороги другой ногой, стал на трубку. Оттуда я увидел покатую зеленую лужайку, по которой к дороге бежал сверху ручей. У самой дороги его улавливала цементная воронка, соединенная с той трубкой, на которой я стоял. Все было ясно. А бежал ручей, конечно, с гор, синеющих вдали.

Стоять на трубке было неудобно. Я ухватился руками за траву и выбрался на лужайку. Сразу все изменилось вокруг меня. Вместо твердой дороги под ногами оказалась мягкая длинная трава. Она была похожа и не похожа на нашу северную траву. И цветы в ней тоже хотя и напоминали чем-то наши северные, но в то же время казались незнакомыми. Даже мелкие редкие кустарники на этой лужайке, очень похожие на северные ивы, нельзя было назвать ивами.

Я прошел немного по траве вдоль ручья вверх, и скоро дорога выпала из моего поля зрения. Однако я не беспокоился об этом, продолжая чувствовать ее своей спиной по шуму пробегающих автомобилей. Я не собирался покидать дорогу. Наоборот. Я даже торопился скорей вернуться на нее, помня об автобусе на Симферополь. Но у меня было горе. А мирное журчание воды приглушало его, внося в мое сердце подобие умиротворения. Далее вверх по течению ручья виднелась такая же высокая, нетронутая трава вперемежку с мелкими кустарниками. И там, кроме того, шевелили густой листвой незнакомые мне деревья, начинавшие собой узкую, продолговатую рощу, заслоненную зеленым травянистым выступом.

53

Думая о том, чтобы вернуться к дороге, я без всякой надобности сделал вдоль ручья вверх еще несколько шагов и тут увидел торчавшие из высокой травы голые загорелые ноги. Кто-то лежал там на спине, согнув одну ногу в колене и положив другую на это колено. Ступня, висевшая в воздухе, была крупная, а ноги сухощавые и мускулистые, чем доказывалось, что их обладателем был человек мужской породы.

Я сделал еще два шага и увидел все тело этого человека, темно-коричневое от загара и прикрытое одними только черными трусиками, да и то так закрученными на его узких бедрах, что казался он совсем голым. Когда тень от меня упала на его лицо, он быстро поднял голову, но, увидев, что перед ним мужчина, успокоился и снова откинулся на спину, закрыв глаза.

Я узнал этого человека. Его темное худощавое лицо достаточное время находилось перед моими глазами, чтобы осесть в памяти. И бицепсы эти тоже мне запомнились. Каждый из них по размеру был равен его лицу. Я хорошо помнил, с какой легкостью он поднял и бросил на землю тяжелое колесо от грузовой машины. Но я не думал, что и все тело у него перевито такими же крупными и упругими мускулами. И совсем забыл я о том, что на левой стороне груди, чуть ниже твердой выпуклости грудного мускула, у него есть шрам от финского пуукко…

Он вдруг сказал, не открывая глаз:

— Хоть вы и не Александр Македонский, но прошу исполнить мое единственное желание: не заслоняйте солнца.

Я отступил в сторону. Я понял, откуда он взял шутку насчет Александра Македонского, ибо историю читал. И мне бы следовало тут же уйти незаметно прочь. Но язык мой сам собою выговорил негромко:

— Леха…

Он снова быстро поднял голову и даже перекатился на бок, опираясь на локоть, чтобы удобнее было смотреть. И, конечно, он узнал меня. Большого труда это не составляло, потому что на мне был тот же костюм, в котором он меня уже видел, и та же рубашка, только расстегнутая. Может быть, лицо мое с тех пор изменилось, обожженное солнцем на выпуклостях, но зато волосы оставались такими же светлыми и даже еще немного высветлились от солнца.

Одним словом, он узнал меня и сказал: «А-а». Но в голосе его не было приветливости. Скорее что-то другое, очень далекое от приветливости, прозвучало в его голосе. И мне даже показалось, что на какое-то неуловимое мгновение его нижняя челюсть выдвинулась вперед и сверкнули белками округлившиеся глаза. Но он тут же опять откинулся на спину, вполне спокойно разглядывая синее небо над головой.

И в это время мне надо было сообразить, что он теперь знал, откуда я. При мне председатель не говорил ему этого. Но ведь я ушел, не предупредив, и тем самым дал председателю право сказать обо мне Лехе правду. Вот о чем я не подумал, задерживаясь теперь около Лехи. Мне надо было скорей уходить от него, а я медлил и даже испытывал некое подобие обиды от его невнимания ко мне. А он лежал, глядя в небо, и явно ждал моего ухода.

Рядом с ним лежали его вещи: аккуратно сложенный костюм, накрытый от солнца белой майкой, и рыжие сандалеты. Под рукой у него был маленький закрытый чемодан, а на нем — две книги и тетрадь с карандашом. Одна из книг была заложена пачкой папирос. Он потянулся к ней рукой, пощупал не глядя и, обнаружив, что папирос в ней нет, скомкал и отшвырнул ее в сторону. Видя это, я сказал поспешно: