Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Держась рукой за борт кузова, чтобы не упасть, я обернулся к Ермилу. Он уже укладывал свой альбом в большую толстую папку, где виднелись другие такие же альбомы и отдельные листы с рисунками и без рисунков. Делал он это спокойно, без всякой видимой досады. Как видно, ему не впервые было прерывать работу таким образом. Стянув шнуры папки в узлы, он поднял голову, увидел меня и вскричал:

— А-а, вот он кто! А я — то думаю, о каком это Алексее Матвеевиче мне Петя толкует. Оказывается, это наш гость из страны тысячи озер. Изгнанник родины, так сказать. Изгой. Гражданин мира! Новоиспеченный космополит. Вы здесь какими же судьбами, если это не секрет?

Он привстал с брезента, протягивая мне руку для приветствия и приглашая кивком сесть рядом. Я сел рядом с, ним на брезент и ответил:

— Просто так… Захотелось проехаться немного по России и посмотреть кое-что.

Он сказал:

— Похвально, похвально. Значит, ассимилируетесь помаленьку?

— Как?

— Ассимилируетесь, говорю. То есть превращаетесь постепенно в русского. Растворяетесь в русской нации, иначе говоря.

Что он там такое говорил? С чего это он взял, что я растворяюсь в русской нации? Я даже не сразу понял, что он имел в виду, и сидел молча, обдумывая его слова, но потом все же ответил:

— Нет, я не собираюсь растворяться.

Он сказал успокоительно:

— Ничего не поделаешь, Алексей Матвеич. Это судьба всякого покинувшего родину. Никто с вас не взыщет. Обстоятельства сильнее вас. Вы тут один, а русских больше сотни миллионов, да говорящих на русском, наверно, столько же. Где уж вам устоять.

— И все-таки я не собираюсь растворяться в русской нации.

— Как вам угодно, Алексей Матвеич! Не я же этому буду способствовать. Тут действуют свои законы.

— Если эти законы придумали вы, то это еще не законы.

Ермил рассмеялся. Но я не поддержал его смеха. Слишком много он брал на себя. Конечно, он не знал, что я через два месяца готовился вернуться в Суоми, но это ничего не меняло. Следовало как-то поубавить в нем прыти, с какой он рвался в пророки.

Пока я обдумывал подходящие к случаю доводы, машина выбралась из ухабистой части степи на наезженную пыльную полосу, ведущую на север, и прибавила скорости. Ветер дул теперь вслед машине, и скорости их почти уравнялись. Зелено-желтая пыль не била нам в лицо и не обгоняла нас. Она казалась неподвижно висящей над кузовом машины, хотя на самом деле ее несло на север вместе с нами.

Вслед за нами несло также и ту пыль, которую поднимали с земли колеса нашей машины, но и от нее мы успевали уйти. Поднимаясь вверх густыми бурыми клубами, она заслоняла собой и без того мутную степную даль. Ветер гнал эти клубы вслед машине, а она уходила от них, добавляя им в то же время снизу новые и новые клубы. Они тяжело ворочались в воздухе позади кузова, толкаемые ветром вслед за нами, и не торопились оседать обратно на землю.

И тут мне вспомнился почему-то Юсси Мурто с его медлительными раздумьями по поводу тех же вещей, которых коснулся Ермил. Вот у кого я мог набраться доводов. Когда-то в далеком Туммалахти я вдоволь наслушался их при его спорах с отцом. И пусть они не очень совпадали с моими собственными, но для такого случая, когда требовалось осадить этого насмешника, годилось все. И, отвечая на его смех, я сказал:

— Не вам загадывать далеко вперед. Вы сами со своими законами пришли в историю на очень короткое время.

Он опять рассмеялся, разглядывая меня своими блестящими коричневыми глазами с таким вниманием, словно вдруг подметил во мне что-то новое, чего раньше не замечал. И, не скрывая улыбки, в которой таилась насмешка, он спросил:

— Кто это вам сказал, Алексей Матвеич?

Я ответил ему тоже с улыбкой:

— Никто. Это я сам говорю, Аксель Матти Турханен.

— А на каком основании вы это утверждаете?

— На том основании, что я сам увидел у вас. Вы пришли в жизнь со своими порядками, а у жизни свои порядки. И вам их не изменить.

Так я сказал, выгребая из богатого арсенала Юсси Мурто самые хлесткие доводы. Ермил опять рассмеялся. Но я не дал ему этим отделаться и добавил к сказанному:

— Вы проповедуете слияние наций в будущих веках, а сами тянете их назад. Из одного великого русского народа вы сделали три народа с тремя языками, а Россию разделили на шестнадцать частей. Где же тут слияние?

Он ответил назидательно, как отвечает учитель непонятливому ученику:

— Мы стоим за то, чтобы народы развивались свободно, с их национальными особенностями и национальной культурой.

— А если они после такого развития захотят отделиться?

— Это их дело. Но они понимают, что, отделившись, они рискуют быть поглощенными капиталистической системой. А в единении они сильны и могут противодействовать любому давлению, отстаивая свое право на мирное существование.

Так он мне ответил, забыв, что перед ним не школьник, а вполне взрослый человек, да еще к тому же солидно оснащенный кое-чем из богатого арсенала Юсси Мурто. И после такого ответа уже не имело смысла продолжать с ним спор. Толку от него не предвиделось. Оставалось опять свести все в шутку. Я сказал: