Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

— Ну да, вы все время твердите про мирное существование, а сами втихомолку готовите легион двухметровых, чтобы захватить Финляндию.

И опять он рассмеялся во все горло. Смеялся, конечно, и я. Но это не помешало мне пригрозить ему:

— Мы в ответ вырастим свой легион, и еще побыстрее вашего.

Он сказал, округлив глаза:

— А что, если мы возьмем и объединим наши легионы, чтобы избежать столкновения?

Я ответил:

— Э-э, нет. С вами нельзя объединяться.

— Почему же?

— Потому что вы тогда и нас потянете назад, к коммунизму.

И опять был смех. В это время машина выехала к центру города. Я узнал место и заколотил кулаком по кабине. Машина замедлила ход, приблизилась к панели и остановилась. Ермил спросил удивленно:

— Вы куда, Алексей Матвеич?

Я сказал, перелезая через борт машины:

— Вот там, кажется, вокзал?

— Да. Ну и что же?

— Мне туда надо.

— А тракторный?

— В другой раз.

— Но как же так?..

— До свиданья, Ермил Афанасьевич. Спасибо за компанию. Передайте привет вашей супруге и красавице Светлане.

Сказав это, я спрыгнул на землю и помахал рукой водителю. Ермил крикнул сверху:

— Когда завершите путешествие, Алексей Матвеич, к нам наведывайтесь, в Ленинград! Хорошо?

Я кивнул и помахал ему рукой. Он помахал в ответ. Машина взревела и умчалась дальше вдоль улицы Мира. А я заторопился к вокзалу.

46

Мне повезло. Поезд на Сочи еще не успел уйти и стоял напротив того места, где предполагалось быть вокзалу. Ветер прорывался к нему между небольшими временными строениями, поставленными на месте развалин, и хлестал по вагонам желто-зеленой пылью. В одном из этих строений я купил билет до Сочи и поднялся в свой вагон по ступенькам прямо с земли, так как платформы у временной станции тоже не было.

Вагон еще не успел наполниться людьми, и я свободно прошел в свое купе, где тоже никого не застал, хотя на левой верхней полке уже лежал поверх постели чей-то маленький чемодан. Мое место оказалось на правой верхней полке. Она тоже была застелена. Я взобрался наверх, снял туфли, поставил их в ногах на полку и вытянулся поверх одеяла, закрыв глаза.

Поезд постоял еще с полчаса, вбирая в себя пассажиров, а потом тронулся. Я поехал к Черному морю.

Вот как я действовал на этот раз. По своей воле съездил я к Петру. И по своей воле ехал теперь в Сочи. Довольно с меня было всяких там случайностей, уводящих меня неизвестно куда без моего ведома. По своему усмотрению намерен был я впредь поступать. А ехал я в Сочи за русской женщиной, чтобы увезти ее к себе в Суоми. Но я не собирался растворять ее в финской нации. Зачем? Она была хороша в своем русском облике. И такой хотел я видеть ее постоянно.

И лежа на верхней полке вагона, пересекавшего их южные степи, я представил себе ее удивление при виде меня. Вот она идет по гористому берегу их знаменитого Черного моря под голубым небом и ярким солнцем, и теплый ветер играет ее тонким платьем, заставляя его так и этак обхватывать ее сильное тело, чтобы яснее обозначались его стройность и красота. И вот она видит меня, идущего ей навстречу. Ее крупные темно-карие глаза делаются еще крупнее, и густые черные брови изгибаются вверх от удивления.

Но пусть они изогнутся вверх двумя мохнатыми черными дугами, только бы не сходились опять вместе, превращаясь в одну большую, изломанную посредине бровь, похожую на грозную черную птицу, летящую прямо на меня, раскинув крылья. Не хотел я этого сердитого полета.

И вот она смотрит на меня из-под этих раздельно изогнутых черных бровей своими красивыми удивленными глазами и говорит: «О-о, Алексей Матвеич! А вас-то каким ветром сюда занесло?». И я говорю ей в ответ: «А тем самым ветром, который всегда дует в вашу сторону из моего сердца, потому что вы для меня такая-то и такая-то». Что-нибудь вроде этого я ей отвечу. И заодно спрошу, что должен я сделать для завоевания ее приветливости. Может быть, отправиться в их туркменские пустыни копать оросительные каналы? Может быть, какой-нибудь новый рубанок придумать, умеющий говорить и кланяться, или танцующую стамеску? А может быть, она меня и так полюбит, не ожидая от меня подвига? Ведь полюбила же Людмила своего Петю только за то, что он иногда, крепко задумываясь о чем-нибудь, смешно моргал глазами и выпячивал нижнюю губу. Я тоже мог бы выпячивать губу и моргать.

Так я раздумывал, вытянувшись наверху на своей постели. А тем временем внизу остальные три моих соседа по купе уже перезнакомились. Из их разговора я понял, что двое из них были мужем и женой и направлялись в санаторий горной промышленности, а третий — в санаторий «Волна». Этот третий сидел у столика и глядел в окно. А за окном он видел, наверно, все ту же сухую, пыльную равнину, потому что приговаривал время от времени озабоченно низким, скрипучим голосом:

— Н-да, плохо дело. Плохо. Водичку бы сюда. Водичку. С водичкой здесь такое сотворить можно! А без водички не-ет! Без водички тут беда-а!

Другой мужчина сказал ему:

— Вы, очевидно, местный житель, судя по тому, как болеете за здешние места.

Но тот ответил: