Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Ноги плохо держали меня после столь длительного бездействия да еще не подкормленные вовремя. Но, несмотря на это, я заметался по площадке вагона и даже открыл боковую дверь, выглянув наружу. Снаружи на меня дохнул знакомыми запахами густой зеленый лес. Он тянулся вдоль песчаной насыпи плотной живой стеной, уходя своими вершинами к синему небу, по которому плыли редкие белые облака. Это был уже близкий мне северный лес, где темную хвою елей и сосен дополняли своей нежной, трепетной зеленью березы и осины и кое-где оживляли оранжевые рябиновые гроздья. Понизу, вдоль опушки, к ним лепилась мелкая поросль ивы и ольхи.

Я мог бы выпрыгнуть из вагона на ходу и скатиться по песчаной насыпи. Но меня могли увидеть и отправить за мной погоню. Я стоял в дверях, не зная, на что решиться. А контролеры тем временем подходили все ближе, переходя из вагона в вагон. И может быть, они уже дошли до этого вагона. В любую минуту могла открыться дверь на площадку и мог прогреметь суровый возглас: «Ваш билет, гражданин!». Куда было мне деваться?

Но, видно, бог не совсем еще забыл меня на этом свете. Поезд начал понемногу замедлять движение. Я всмотрелся вперед. Там виднелась небольшая станция. Он мог остановиться возле нее, но мог и не остановиться. Остановись, милый поезд, остановись! Он еще замедлил ход. Позади меня лязгнула ручка двери и кто-то вышел из вагона на площадку. Я весь напрягся, ожидая вопроса о билете. Глаза мои скользили по скату насыпи, выискивая место, куда бы спрыгнуть. Но вопроса не последовало. Кто-то молча встал позади меня, дымя папиросой. И еще кто-то вышел на площадку, поставив на пол что-то тяжелое. А за ним в дверях застрял еще кто-то, и чей-то басистый голос ворчливо спросил: «Ты что, спишь ай бабки ставишь?».

Поезд остановился. Я шагнул на перрон и, ни на кого не глядя, направился по нему в самый конец. Сойдя с перрона, я свернул вправо и оказался на дороге. Она подступала к станции откуда-то с юго-востока и, не пересекая железнодорожного полотна, уходила дальше в глубину леса, примерно на северо-восток. Два-три деревянных дома стояли у ее изгиба. Один из них пахнул на меня ароматом печеного хлеба. Но я все шагал и шагал, не оглядываясь и благословляя судьбу за то, что она помогла мне уйти от горького стыда.

Когда дорога основательно углубилась в лес, я осмотрелся и прислушался. Поезд, судя по звуку, уходил куда-то на северо-запад. Я шагал на северо-восток. Позади меня слышались голоса людей, идущих в том же направлении. За поворотом дороги я их не видел. Они тоже, наверно, сошли с поезда и теперь торопились к себе домой, куда-то неподалеку. Если бы их дом находился далеко, они бы ехали туда на машине. Я свернул с дороги в лес, чтобы пропустить их мимо. Лес был густой. Молодая поросль ивы и березы между стволами крупных елей составляла такой плотный заслон, что мне не понадобилось уклоняться особенно далеко от дороги. Притаившись там среди кочек, поросших черничником, я выждал, пока голоса, доносившиеся с дороги, не удалились, и тогда еще раз осмотрелся.

Вот где мне предстояло наконец успокоиться. Я не знал еще, под какой березой или елью это произойдет. Но уже одно то было утешением, что не в жаркой и голой степи оставил я свои бедные кости, а донес их сюда, в этот близкий моему сердцу лесной мир. И тут я заметил, что все кочки вокруг меня полны спелой черники. Руки мои сразу же потянулись к ней, и некоторое время я топтался на месте, обирая ее вокруг себя и кидая в рот.

Потом я двинулся дальше, держась прежнего направления, но от ягод уже не отрывался. Их было много вокруг. Все кочки были ими усеяны. Похоже, что тут их никто не собирал. Медленно продвигаясь вперед, я непрерывно действовал руками и ртом, не упуская, однако, из виду дороги. По ней время от времени проезжали машины или крестьянские телеги обыкновенного размера. Но я не торопился на нее выбираться.

Часа два или три продвигался я так рядом с дорогой и незаметно вышел к небольшой реке, пересекавшей лес. Здесь все было открыто солнцу. А на травянистом скате, уходящем вниз к воде, я напал на спелую землянику и, конечно, ее тоже не оставил без внимания. Ниже, у самого берега, я увидел заросли малины. Она вызрела пока еще только частью, но этой частью я так набил себе живот, что на время забыл про голод.

А потом приспела пора взглянуть на себя. Карманное зеркальце показало мне противную небритую морду с облупленным носом и пятнистыми скулами. В таком виде неудобно было переселяться в ту последнюю неведомую обитель, куда неотвратимо вела меня судьба. Пройдя немного вверх по течению реки, я выбрал такое место, откуда не был виден мост, и там взялся приводить себя в порядок. Я выстирал все, кроме костюма, и сам выкупался и побрился, а потом часа три сушился и грелся на солнце.