Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Я так и не спросил у лесника насчет железной дороги. Опасно было спрашивать. Если до меня долетели слова Лехи, сказанные тихо, то тем более долетели бы до него мои громкие слова. К тому же лесник не стоял на месте. Он успел отойти к женщинам. У них там не ладилось что-то с вынесенной наружу железной печуркой, на которой они собирались варить ягоды. Леха тоже подошел к ним. Прощаясь, он сказал:

— После отпуска буду вас к себе просить, Ефим Родионыч.

Тот спросил:

— А где думаешь провести отпуск?

— В Крым подамся. Поброжу немного по берегу моря. Нервы полечу.

— В санаторий?

— Нет. Какой там санаторий! Не люблю я себя на отдыхе всякими режимами связывать. Просто так приткнусь где-нибудь.

— Правильно. Я тоже терпеть не могу этих всяких санаториев и домов отдыха. Лучше в лес уйти, если отдохнуть захотелось.

Леха направился к дороге. Но, отойдя немного, остановился, выискивая глазами меня. Найдя, спросил:

— А вы?

А я не знал. То есть я знал, но не знал, куда… То есть я и это знал, но все-таки я не знал… Одним словом, я тоже со всеми попрощался и сказал «спасибо». Даже девушке я пожал руку, жесткую и сильную, знакомую с деревенским трудом, хотя не на меня смотрели ее умные голубые глаза. Смотрели они вслед уходящему Лехе, тая в себе озабоченность и еще что-то неуловимое, может быть неясное даже для нее самой. Видно, какая-то нить уже успела протянуться к нему от ее сердца, очень тонкая пока нить, которая легко могла перерваться, но могла и окрепнуть, превратиться в канат.

Леха уходил все дальше, не дожидаясь меня. Я припустился за ним, хотя зачем он был мне? И я тоже зачем был ему? Весь вид его показывал, что на своем обратном пути к дому он еще менее хотел бы иметь меня своим спутником. Он шел и не оглядывался. Я оглянулся. Лесник и женщины возились у печурки, а девушка стояла у яблони, глядя нам вслед. Пройдя немного, я опять оглянулся. Девушка стояла у яблони, глядя нам вслед.

Перед нами появились кустарники высотой в два человеческих роста, готовые скрыть нас от глаз девушки на первом же изгибе дороги. Широкая спина Лехи в коричневом пиджаке мерно колыхалась в пяти шагах от меня. И, глядя на нее, я гадал: оглянется он или не оглянется до поворота дороги? Казалось бы, оглянуться ему следовало непременно, чтобы сделать крепче и толще ту нить, которая протянулась между ним и девушкой. Нельзя было не оглянуться при таких обстоятельствах. Неразумно было бы не оглянуться. Дорога изогнулась, уводя нас под прикрытие высоких кустарников. Еще два шага — и будет поздно. Неужели он так и не оглянется?

Леха оглянулся на самый короткий миг и тут же опять отвернулся, ускоряя шаг и хмуря брови. Я тоже оглянулся. Девушка стояла у яблони, подняв руку и помахивая ладонью. Помахал и я ей в ответ, пока ее не заслонило от меня листвой придорожной ивы.

Да, так вот обстояли у них тут дела касательно подготовки к нападению на остальное человечество. Всюду она выпирала наружу из их жизни, эта подготовка, с каким бы старанием они ее ни маскировали. Уже не первая пара пыталась увести мое внимание в сторону от их главных кровавых планов, но это им не удавалось. И ты, Юсси, можешь быть спокоен на этот счет. Я давно проник своим редкостным умом в их самые тонкие хитрости, за которыми они скрывали свою тайную подготовку к завоеванию Кивилааксо. А если я еще не удирал от них без оглядки и даже делал вид, что принимаю все на веру, то приписать это надо моему умению видеть насквозь их коварные уловки, от которых я научился увертываться. Так и будем пока считать по поводу всего того, что к этому относится.

И еще будем думать, что примером здесь повсюду мне служил твой премудрый опыт в разгадывании происков русских. Им я прикрывался здесь от их напастей, как непробиваемой броней. Благодаря ему мои истинные мысли были скрыты от них, как шило в мешке, и никакие их подноготные меня не зацепляли. Они старались распропагандировать меня на свой коммунистический лад, как ты и предвидел, а я не давался. Разве не выглядело все именно так? Мои мозги ни разу не дали крена ни в какую сторону, мое сердце не дрогнуло. И ко всему, что мне здесь встречалось, я оставался безучастным и холодным, как скала. В этом ты можешь быть уверен, Юсси.