Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

И он убежал, оставив меня возле стога одного. Пришлось и мне раздеться до майки. Но дело еще клеилось кое-как, пока я действовал короткими вилами. А когда взял в руки вилы с трехметровой рукояткой, стало труднее. Копны были свежие, рыхлые, и сено плохо держалось на вилах. Захватывая ими порой едва ли не половину копны, я до верха доносил не более четверти. Остальное отпадало от вил и валилось комьями мне на голову и плечи. Сенная труха прилипала к мокрой от пота коже и застревала в волосах. Но приходилось терпеть. Свежие копны все прибывали к стогу с разных сторон, и две пары рук ждали наверху новых охапок сена. Я подавал им и подавал, стараясь показать всем своим видом, что для меня такая работа — сущие пустяки, вроде небольшой разминки после длительного безделья. Но давалось мне это нелегко.

Когда вершина стога начала принимать форму конуса, кто-то прислонил к стогу свободную жердь, и девушка спустилась по ней вниз. Мужчина довел дело до конца без нее. Напоследок я подал ему вилами два продолговатых куска толя, утяжеленных привязанными к ним поленьями. Он перехлестнул ими вершину стога крест-накрест и затем спустился вниз тем же способом, что и девушка.

Я вытер ладонью пот с лица и посмотрел в сторону дороги. Не так уж далеко я от нее отошел. И не так далеко находилась пристань. Теперь я видел ее. Оставалось пройти еще немного краем луга, который упирался в капустные поля. А за капустными полями дорога, подпираемая обрывом, выходила постепенно к самой реке и далее тянулась по краю берега еще метров триста, пока не упиралась в пристань.

Издали я видел также крайние дома деревни Корнево. Они высились над обрывом по обе стороны затравеневшего оврага, по дну которого в приречную низину выходила из деревни дорога. Но я уже миновал это место и не собирался туда возвращаться. Осталось преодолеть свободный кусок пути до пристани — только и всего. Разыскивая засыпанный сеном пиджак, я поворошил вилами у стога, но мужчина сказал:

— Не беда. Тут без нас все подчистят и причешут. Пойдем. Длинные вилы не забудьте прихватить.

И, подняв на плечо тяжелую жердь, он отправился по скошенному лугу к другому скоплению копен. Я постоял немного, глядя ему вслед, потом подобрал свою одежду, подхватил те и другие вилы и отправился за ним. А что мне оставалось делать? Я был в России, которая заграбастала меня в плен и не собиралась выпустить.

Между этими копнами было заготовлено из бревен и досок еще одно основание для стога с длинной прямой жердью посредине. Светловолосая девушка в штанах уже успела перекидать на это основание три-четыре копны сена и теперь выравнивала его по кругу. Она сказала нам:

— Я водицы принесла. Там она стоит, в ведерочке под платочком.

Мы выпили по кружке воды, принесенной из реки Оки, и принялись подбрасывать сено девушке двумя вилами с двух сторон. Она не успевала его распределять по всей поверхности стога и скоро взмолилась:

— Ой, да обождите вы! Завалили меня совсем!

Но мужчина сказал:

— Да где же завалили? Разве так заваливают?

— А как же еще заваливают-то?

— А вот эдак!

И, подмигнув мне, мужчина принялся быстрее действовать вилами, норовя попадать глыбами сена прямо в девушку. Я присоединился к его шутке, и скоро мы забросали девушку сеном выше головы. Сначала она смеялась, пробуя справиться с этим зеленым душистым каскадом, падающим на нее с двух сторон, потом выбилась из сил и умолкла, затаившись под грудой наваленного на нее сена. Тогда мужчина поднялся к ней на помощь А шутить внизу остался я один.

Не знаю, сколько времени я шутил. Подсчитывать минуты и часы мне было некогда — такого внимания требовала эта шутка. Продвигаясь шаг за шагом вперед вокруг стога, я перекидывал наверх копну за копной. Бог знает, сколько раз я обошел так вокруг стога и сколько перекидал наверх копен. Как бы то ни было, их становилось вокруг стога все меньше, а стог все вырастал. Длинные вилы замедлили мою шутку, а временами я совсем ее прерывал, прикладываясь к воде. Два раза я нацеплял ведро на вилы, чтобы подать его наверх. Там, наверху, тоже обильно лился пот.

К тому времени, как вершина стога начала заостряться, возле меня остановились люди, переговариваясь между собой о чем-то. Один из голосов показался мне знакомым, но некогда было поворачивать голову, чтобы определить, чей он. Длинные вилы не оставляли на это времени. Перебирая ладонями по всей длине их рукоятки, я посылал наверх пудовые пласты сена, а пустые вилы перехватывал на лету поближе к зубьям, чтобы тут же без промедления перевернуть их и снова вонзить в копну. Все же я догадался, чей голос в числе других доносился до моего уха. Это был парторг. Он говорил:

— Вот на этом она и строится, наша братская солидарность между народами, — на любви к труду. Сами видите: не мог человек мимо пройти, чтобы не присоединиться к работающим. Трудового человека всегда тянет к трудовому человеку, потому что интересы у них общие. Этим народы и сильны.