Другой в литературе и культуре. Том I

Отметим, что отношение к межнациональным бракам у цыган и у русских различно. «Чистокровный русский» – понятие настолько же идеологически маркированное, насколько и этнически некорректное, а национальные барьеры цыган, опасающихся размывания своего этнического типа, – это культурная реальность. История знает межнациональные браки во всех сословиях. В городах в XIX веке было даже модно жениться на певицах из цыганских хоров. Газеты писали о купцах и дворянах, не устоявших перед чарами смуглых красавиц[414]. Существовал и обратный процесс (гораздо менее известный). Дворянки, купеческие дочери, поповны выходили замуж за таборных цыган. Они начинали гадать, просить подаяние, готовить на костре и в итоге добивались в кочевой среде высокой репутации. Для этих девушек цыгане вначале и были «другими», но вскоре они превращались в самых близких людей.

Уходили в таборы и крестьянки. Эта коллизия была в деревнях настолько известна, что получила отражение в фольклоре. Во всех уголках России пели задорные частушки с запевом «за цыгана выйду замуж». По этим куплетам можно предположить, что таборная жизнь деревенских девушек больше манила, чем страшила:

За цыгана выйду замуж,
Хоть родная мать убей.
Карты в руки, шаль на плечи
И – обманывать людей![415]

За цыгана выйду замуж,

Ох, какая благодать!
Цыган сядет и поедет.
А я сало собирать![416]

В фольклоре других народов Европы межнациональные браки по этой модели осуждаются. Народные песни запугивали потенциальных невест нищетой, голодом, болезнями и безвременной смертью[417]. Такие баллады записаны этнографами в Румынии, Болгарии, Словакии, Польше[418].

Находясь внутри своей культуры, человек считает ее постулаты общепринятыми. Между тем в других сообществах могут быть непохожие и даже противоположные культурные коды. В этой связи показательны искусство и особенно литература. Чтобы увидеть, как воспринимали цыган, например, в Западной Европе, обратимся к наиболее известным литературным произведениям.

Эсмеральда из «Собора Парижской Богоматери» В. Гюго очаровательна. Но она не цыганка, а похищенная в детстве француженка. Настоящие цыгане обрисованы как воры и люмпены, обитатели криминального района средневекового Парижа – Двора чудес.

Такими же преступниками показаны цыгане в новелле М. Сервантеса «Цыганочка». (Положительная Пресьоза не репрезентативна, потому что она – украденная в детстве испанка.)

У П. Мериме главная героиня – цыганка по крови. Неудивительно, что Кармен изображена под стать своему племени: контрабандистка и коварная пособница разбойников.

В русской литературе, напротив, мы встречаемся с романтизацией кочевого племени[419]. Поэты и писатели подчеркивали музыкальный талант цыган, наделяли их различными добродетелями. У Пушкина цыгане – это непритязательные люди, которые кормятся честным промыслом и брезгливо отвергают насилие. Положительными персонажами выступают цыгане в произведениях Л. Толстого, И. Тургенева, Н. Лескова. В советские годы эта традиция укрепилась. Роман А. Калинина «Цыган» рисует привлекательный образ фронтовика Будулая, запомнившегося многим по одноименной экранизации. Симпатию к цыганскому народу вызвал фильм «Неуловимые мстители» с В. Васильевым в роли отважного Яшки. Оглушительный успех сопутствовал довоенной картине «Последний табор», где блистательно сыграла Ляля Чёрная.

Эти примеры – лишь малая толика произведений российских авторов, в которых цыгане изображены в позитивном ключе. Назвать это «этнической лакировкой» было бы неправильно: отдельные представители народа показаны не без недостатков. Но в целом нельзя не заметить разительного отличия от западной культуры в изображении цыган[420].

По воспоминаниям бывшей кочевой цыганки А. А. Орловской, теплый прием цыгане находили и накануне Указа (5 октября 1956 года), запретившего кочевье: