Я сама видела, як несут его на цвин… а кладбище было на другой улице, куча за ним евреев идут, и якшо зазвонил звон, они клали, они идут, а тут хлопцы были, и мы раз: дзин-дзилинь, дзин-дзилинь, хоп – они поставили, звонит – они не идут, перестал звенеть – они – хап, и понесли на кладбище[387]
.Такое представление о страхе перед колокольным звоном соответствует славянским поверьям о демонологических персонажах.
Итак, «чужие» похоронно-поминальные традиции достаточно подробно запечатлены в памяти иноэтничных соседей. Многие из интерпретаций «чужого» обряда совпадают с еврейскими – признак интегрированности славян в жизнь соседей. Вместе с тем встречаются и стереотипные представления, например, о еврейском погребальном обряде. Их следует отнести к сфере мифологии Другого.
Характеризуя представления о евреях и особенностях еврейской жизни, нужно заметить, что они довольно устойчивы. Этнические образы продолжают сохраняться в культурной памяти нееврейского населения даже после того, как этническая группа в силу разных причин (Холокост, массовая миграция и др.) перестает существовать на данной территории.
Цыгане глазами русских
В конце XVII века цыгане на Руси воспринимались как иностранный народ. «Азбуковник» 1697 года определяет их следующим образом: «Цыгани суть люди в Польщи, а поидоша от немец»[388]
. В годы правления Петра I ситуация изменилась. К 1721 году Смоленская губерния уже имела цыганскую общину (о чем свидетельствуют Сенатские бумаги)[389]. Кочевые таборы активно осваивали огромные российские просторы. Так, один из таборов польских цыган добрался в 1721 году до Тобольска[390].Властям предстояло решить, что делать с чужаками, оказавшимися на русских землях. Возможны были три варианта:
1
2
3
Именно третью, самую мягкую политику выбрали русские власти. Первые сенатские указы разрешали цыганам «жить и торговать лошадьми». Им позволено было приписываться к различным сословиям. В качестве равноправных подданных они были обязаны платить подати. При этом законодатели ссылались на опыт Малороссии, куда цыгане прибыли на сто лет раньше[394]
.Таким образом, власти проявили предельную терпимость, несмотря на то что новое национальное меньшинство имело дурную репутацию. Слухи о вороватости и зловредности кочевого племени появились в России раньше самих цыган. Упомянутый «Азбуковник» дает им нелестную характеристику: «На татьбу и всякое зло хитры»[395]
.Отношения табора и деревни не были безоблачными. При появлении гадалок у околицы хозяйки снимали сохнувшее белье, загоняли домашнюю птицу в курятник. Крестьяне по опыту знали: незваные гости рады поживиться всем, что плохо лежит. Следует отметить, что цыганки воспринимали кражу скорее как разновидность охоты (они говорили друг другу не «украду курицу», а «поймаю курицу»).
Итак, деревенская община имела все основания обижаться на цыган. Тем удивительнее, что отношения с кочевниками в целом не были враждебными. Русская деревня не пыталась устраивать погромы. Типичной была ситуация, когда конфликт гасился на стадии переговоров. Цыгане в складчину оплачивали случайную потраву поля. Особо обиженная хозяйка получала от табора тройную компенсацию за пропавшую курицу. В большинстве случаев крестьяне просто мирились с небольшими убытками, поскольку выгод от кочевников было больше. Цыганки разгоняли скуку гаданием, песнями и плясками. Часто в таборе можно было приобрести (в обмен на продукты) лопаты, тяпки, буравчики, колодезные цепи и т. д.
Поздней осенью цыгане договаривались с хозяевами о постое. Кочевую семью пускали в сарай, баню, иногда даже отводили половину собственной избы. Конечно, цыгане были уверены, что иначе и быть не могло. Между тем традиция таборного зимнего постоя – не общепринятое явление. В Англии или Германии, например, цыган не пускали в дома, они зимовали в деревянных фургонах. Аналогичной была ситуация и в Венгрии: цыганам, чтобы пережить холода, приходилось рыть землянки. Отдельно от коренных жителей держали кочевой народ и в Дунайских княжествах. Зимним жильем таборных семей были «бурдеи» (прикрытые дерном норы).