Другой вагон

Неприятные ощущения начались дома. Есть не хотелось, желудок принимал только ряженку, в которую мать тёрла зеленое яблоко. Передвигалась, разговаривала на автомате. Вроде ничего не беспокоит, но тело не принадлежало ей, вибрировало изнутри. Голова и мысли жили отдельно от тела. Ходила как зомби, хотя окружающие перемен не замечали. Она привыкла подавлять тело, подчинять его своим требованиям. Не разрешала себе раскваситься, клялась, и эту хворь преодолеет. Но объединившись, диагноз и рентген сломали её. После четвертого сеанса Нилю вырвало, да так круто, что её увезли в интенсивную терапию. Откачав пациентку, врачи курс рентген терапии продолжили.

Из реанимации она выйдет эфиопским бегуном на длинные дистанции: кожа да кости, огромные темные глазницы, губ нет, длинные усохшие ноги, выпирающие плечи и локти, в подключичных ямках уместится куриное яйцо.

Онкологический диагноз — мина замедленного действия. Он включает обратный отчёт: тик-так, тик-так, тик-так. Она лежала на кровати с иглой в вене на локте или на щиколотке, уткнувшись вроде в потолок — привычная поза хроника — боковым зрением пыталась считать, сколько у неё в запасе осталось дней. Капли беспристрастного таймера тикали зловеще. Она боялась пропустить медленно выпадающую из горлышка флакона очередную каплю. Подсчитать сколько осталось жизни, не получалось. От сосредоточенности на сползающих по прозрачной трубке каплях, растекающейся по телу умиротворяющей инфузии расслабляло, она или мирно засыпала, или плавно переключалась на думы, почему жизнь сложилась так, как сложилась. Обрывала себя, гасила грустные мысли. Они упорно думались. Она нашла выход — уходила из действительности в мечты. Рисовала себе судьбу, которую хотела прожить.

Сломалась

Долгий летний день близился к закату. Дашков и Сергей вышли за ворота проводить деда. Снизу, с речки, по грунтовке резво бежала, Сергей посчитал, лошадь. Смущал окрас — цвет свежих сливок с переходом в белый на брюхе. С переходами окраса бывают в его представлении только коровы, лошади обычно тотальные по цвету. Толстые, неуклюжие коровы бегать не умеют. Эта животина бежала рысцой, высоко выкидывая коленца.

По мере приближения Сергей подумал, это молодой бычок, вымя не болталось между ногами. На одном боку беглянки широкой кистью хаотично нанесены красные маски. Из угла пасти веревкой свисает слизкая слюна. По всему видно было, убегает от погони, напугана до умопомрачения.

Дед и животина одновременно отреагировали друг на друга. Дед поднял руку на беглянку. Та посмотрела на старика, собралась шагнуть в его сторону, испугалась поднятой руки, шарахнулась от деда, вернулась на траекторию бега, помчалась дальше, не сбавив скорости. Явно спасалась бегством. От кого? От чего?

— Сломалась. Заходите за ворота. — Приказал старик.

Тёлка? Не бычок? Где вымя? Испортилась, сломалась? Сергей не зашёл во двор. Ему требовалось знать, чем кончится драма молодухи. Животина скакала уже по пригорку за огородами. Её преследовала машина.

— За пригорком выпас. Туда хотят загнать.

Словно услышав его, тёлка развернулась, побежала с другой стороны улицы в сторону деревни. Скоро снова будет здесь. За ней на расстоянии следовала машина. Когда тёлка поравнялась с местом, где они стояли, Сергей взглянул в глаза тёлки. Она страдала. Паника обуяла её всю. Пронзил щемящий укол.

С ней жестоко обращались? Наглый бычара силой овладел? Хозяин быковал? Малыша в утробе потеряла? Что? Что случилось, что шарахается от машин, людей? Не узнает родные ворота. Где её дом, покой и безопасность?

Потом, в городе, он начнёт трезветь, говорить себе, это не обьюз, это инфекционная зараза, которую, к несчастью, подхватила молодуха. Длинная, тянущаяся до земли слюна тому свидетельство. Подлая крыса «удобрила» заразой сено в хлеву. Наверняка вирус проник только в неё, доселе добрую и смирную. Потому что неженка? Тонкая натура?

— Не узнаёт свои ворота. — Изрёк старик.

— Поймают, на колбасу сдадут. — Спросил, и сам сделал заключение Сергей.

— Как ветеринар решит. — Подтвердил Дашков.

Молоденькую тёлку на колбасу? Не на продажу, чтоб насладились гурманы. Рано или поздно быть перекрученной, упакованной в плёнку из нефти — частая судьба коров. Ладно, если в конце жизненного срока, обидно, если в расцвете сил. Док представил упругое мясцо, нежность которого оттеняет белый, с синеватым отливом мягкий жирок. Не надо отбивать, чтоб приготовить вкусный бефстроганов. Мясо тёлки не спутать с покрытой жёлтым жиром красно-коричневой говядиной коровьей бабушки.

Мужики помолчали немного, размышляя каждый о своём, потом старик махнул рукой, мол, не провожай, сам дойду, зашагал к родной избе.

Не могу без тебя

— Не говори так.

— … жить.

— Можешь! Все могут. Родители, потерявшие ребёнка, живут дальше.

— а я не могу без тебя. Ты знаешь об этом, пользуешься, издеваешься. Привязала к себе…

— Как я издеваюсь над тобой?

— Сказала, что вернешься к «Пока все дома», сама вернулась аж вечером.