Процесс установления авторства анонимного и псевдонимного произведения весьма сложный и многоплановый. Он предусматривает и содержательно-идеологический анализ, и оценку лексико-стилистических особенностей по возможности наиболее полного наследия предполагаемого писателя. Цель его — получить надежное, точное, научно обоснованное представление о писателе, его месте в общественной жизни, взаимоотношениях с литературными группировками, принадлежности к определенным художественным направлениям, школам, наконец, о его профессиональном мастерстве. Пути раскрытия псевдонима в основном следующие: а) псевдоним или мистификацию раскрывает сам автор, например, включая в собрание своих сочинений произведения, ранее опубликованные под псевдонимом; б) расшифровать псевдоним помогают сведения о творческой работе предполагаемого автора в тех или иных изданиях (данные архивного поиска, письма писателя, его дневники, анализ мемуарной литературы современников и пр.); в) на основании конкретного исследования текста методами стилистического анализа и тематических сближений. Когда нет сведений от самого автора, анонимный текст исследуется в двух основных направлениях: с помощью историко-архивных методов и методов лингво-стилистического анализа. Достоверность результатов, полученных с помощью этих методов, неодинакова — если вполне определенные выводы архивного поиска можно считать бесспорными в решении вопроса о подлинности или подложности литературного произведения, то выводы, сделанные на основе методов анализа языка произведения, убедительны в гораздо меньшей степени. Преимущество последних, однако, состоит в их универсальности: архивный поиск может оказаться безрезультатным, а язык произведения всегда, очевидно, может служить предметом анализа. Именно поэтому методы анализа языка и стиля литературного произведения привлекают все большее внимание текстологов, которые стремятся сделать их такими же надежными и убедительными, как и методы анализа документов. Путь, на котором лежит достижение этой цели, — объективизация методов, т. е. внедрение математических и статистических приемов анализа языкового материала. Но для того чтобы увидеть преемственность объективных методов анализа языка в установлении авторства, целесообразно рассмотреть
традиционные методы
основные научные принципы которых предложены в XIX веке.
Вернемся к истории с подделкой пушкинской «Русалки». Интересно, что мотивы, побудившие Ф. Е. Корша поднять вопрос о подлинности, казалось бы, бесспорно поддельного окончания «Русалки», никогда не были рассмотрены. Можно лишь высказать предположение о том, что намерением Ф. Е. Корша руководила конъюнктурно-рекламная цель, а именно — показать, что столь невысокого художественного достоинства текст… мог быть написан и А. С. Пушкиным.
Ф. Е. Корш, по собственному заявлению, стремился быть максимально объективным в своем анализе и хотел отойти от субъективно-эстетических квалификаций и оценок «пушкинского стиля», что действительно служило основой большинства предшествующих исследований. Он считал, что необходимо опираться на объективно-исторические нормы литературного языка и стилистики художественной речи той литературной эпохи, к которой относится рассматриваемое произведение, а не акцентировать внимание на субъективно устанавливаемых признаках и особенностях индивидуальной творческой манеры писателя…, Все эти положения, а также принцип обязательного соотнесения анонимного текста с текстами, заведомо принадлежащими автору, которому приписывается анонимный текст, разумеется, правильны. Однако эти постулаты действительно научного подхода были подчинены Коршем странному и весьма необъективному методу «негативного анализа» текста. Суть этого метода состояла в том, что специфичность языка исследуемого текста рассматривалась со стороны возможных погрешностей, неточностей и несообразностей стилистического и лексического характера. Иными словами, Корш пытался доказать, привлекая примеры из подлинных произведений А. С. Пушкина, что окончание «
«На лоне мира и отрад»
Воспоминания в Царском Селе, 1815 г.
«Безмолвная на лоне мира»
«Руслан и Людмила», 1820 г.
«Напишешь наши имена»
К Чаадаеву, 1818 г.
«Пишу я наши имена»
Чаадаеву, 1827 г.
На основании подобных сопоставлений Корш делает вывод о том, что этот признак вполне может оправдать присутствие аналогичных повторов и в «окончании», а потому авторство Пушкина обретает еще один аргумент. Но разве только для А. С. Пушкина характерны повторы? Вопрос остается открытым.