Друид

Я молился Суцеллусу, богу смерти с огромным деревянным молотом, надеясь, что он помилует меня и моих близких, обрушив свой гнев на кого-нибудь другого. Просил помощи у Цернунноса, Рудианнуса и Сегомо. В тот момент я как минимум по двум причинам был безмерно рад тому, что у нас так много богов. Во-первых, хотя бы один из них наверняка мог найти время, чтобы заняться моими проблемами. Во-вторых, если в прошлом я случайно разгневал кого-то из богов, то было много других, относившихся ко мне более или менее благосклонно.

В ту ночь они были на поляне, рядом с нами, среди нас. Вдруг мне показалось, будто кто-то из богов услышал мои мольбы. Я почувствовал приятное тепло, медленно разлившееся по всему телу, ощутил силу и уверенность. Мне хотелось увидеть солнечный свет и выкупаться в теплых лучах светила, ощутить вкус холодной ключевой воды и неразбавленного римского вина. Меня не покидали мысли о германских всадниках, которых видели я и Ванда, но теперь мой страх исчез. Я всерьез подумывал, не стать ли мне друидом, вместо того чтобы отправляться вместе с Базилусом в Массилию. Город моей мечты, Массилия!

— Корисиос! — вырванный из своих грез резким окриком, я только сейчас заметил, что Кельтилл строго смотрит на меня. Похоже, дядюшка прочитал мои мысли, что на самом деле было не так уж и трудно. В очередной раз я проходил по комнатам моего воображаемого огромного дома в Массилии, наслаждаясь окружавшей меня роскошью.

Я незаметно ткнул Базилуса в бок и прошептал ему:

— Массилия!

— Да замолчи же ты, наконец! — прошипел Кельтилл.

Меня безмерно удивили собственные размышления и ясность мыслей. Наверняка их ниспослали сами боги. Как же иначе? Я хотел стать известным торговцем и жить в Массилии, а не собирать травы, мох и грибы в каком-нибудь священном лесу, пахнущем сыростью. Конечно, я буду продолжать учиться у друидов — их знания несомненно пригодятся мне. Однако в будущем я наверняка с гораздо большим удовольствием стал бы выписывать счета, чем срезать золотым серпом омелу. Но какой смысл размышлять над вещами и событиями, относительно которых боги уже давным-давно приняли однозначное решение?

Сейчас мне это кажется странным, но в ту ночь я был, наверное, одним из тех немногих жителей нашего селения, которые ни о чем не беспокоились. Ведь на самом деле у меня было не так уж много шансов остаться в живых в течение нескольких последующих дней. Конечно, днем я не мог сопротивляться общей атмосфере подавленности, царившей в нашей деревне. Меня тревожило будущее, уготованное нам богами… Я даже расплакался! Я чувствовал себя беспомощным, слабым и казался сам себе каким-то каменным истуканом, когда возвращался вместе с Вандой с холма в деревню. Но сейчас, стоя на священной поляне, я ощущал невероятный прилив сил и энергии.

Не иначе как сам Тевтатус послал мне эти мысли и предчувствия. Уверенность в том, что я переживу следующие несколько дней, росла с каждым мгновением. Боги были во мне, а значит, со мной. И они не собирались покидать меня. Римляне говорили в подобных случаях о добром гении — о духе или боге, помогавшем человеку принять верное решение и защищавшем его. Похоже, у меня таких покровителей было предостаточно. Я чувствовал, что Эпона, богиня лошадей, благоволила ко мне больше других богов. А Таранис, отец Диса, скорее всего, был и моим отцом тоже.

Оба друида, сопровождавших Сантонига, вывели из темноты на поляну двух волов. Я буквально кожей ощущал, как сильно напряжены все собравшиеся в этом священном месте. Лес наполняли загадочные звуки. Создавалось такое впечатление, будто каждое дерево и каждый куст негромко потрескивают. Когда ветер время от времени шелестел листвой, у жителей нашей деревни, сосредоточенно наблюдавших за друидами, по спине пробегали мурашки. Для меня же, с моими запасами жира на животе и боках, холод не представлял никакой опасности. Внезапно я почувствовал себя так, словно наелся забродивших ягод: мое сердце переполняли радость, веселье и твердая вера в безоблачное будущее.

Кельтилл с опаской поглядывал на обоих волов. Не знаю, чего боялся дядюшка: того, что один из волов вырвет часть съеденного днем на кожаные, с длинными носами сапоги друида или что злые духи надоумят животное запрыгнуть на своего собрата и начать совокупляться с ним прямо в этом священном месте. Я видел лицо Кельтилла и прекрасно понимал: мой дядюшка переживал и страдал. Мне было больно оттого, что этот человек, которого я очень уважал и который сделал для меня так много хорошего, стоял рядом со мной, согнувшись в три погибели и трясясь, словно скелет, подвешенный в ветвях священного дуба. Вот что делает римское вино даже с самыми отважными кельтскими воинами! Кельтилл расстегнул украшенную бронзой застежку своей накидки в красную и коричневую клетку, плотнее закутался в теплую шерстяную ткань и вновь скрепил ее застежкой у самого горла. Я не ошибся — даже в неясных отблесках языков пламени было видно, как дрожат руки дядюшки.