Дружба — и больше ничего?

Мысль о женитьбе заставила Джазлин вздрогнуть, слишком уж неприятные воспоминания были связаны у нее с понятием «семейная жизнь». Конечно, Грейс совсем не похожа на предыдущих двух жен отца, и все же… Нет, не стоит об этом думать.

Однако, если отец решит попытать счастья в четвертый раз, Грейс станет мачехой Джазлин, а Холден — сводным кузеном или кем-то в этом роде. Не так уж плохо.

Опыта подобных отношений Джазлин не имела — у нее не было братьев, ни родных, ни сводных, ни двоюродных, — так что она не могла сказать, нормально ли для девушки так беспокоиться о том, что надеть в присутствии потенциального кузена. Никогда прежде, сколько ей помнилось, она столько не думала об одежде.

Очевидно, размышляла она, у Холдена с собой только деловой костюм, в котором он приехал. Значит, на ней должно быть что-то соответствующее. Самый строгий наряд, взятый ею с собой на отдых, — белая шелковая блузка и черные брюки. Однако, как ни старалась, Джазлин не могла объяснить самой себе, почему ее гардероб должен соответствовать костюму Холдена.

Переодевшись, Джазлин спустилась вниз. Очевидно, думала она, завтра Холден отправится в город и купит себе что-нибудь подходящее для отпуска.

Однако, войдя в гостиную, Джазлин с удивлением увидела, что в покупках Холден не нуждается. Он переоделся в легкий светло-серый костюм, подчеркивающий широкий разворот его плеч.

— Что будешь пить, Джазлин? — галантно поинтересовался Холден. Эдвин еще не пришел, так что Холден с полным правом играл роль хозяина.

— Что угодно, и побольше — умираю от жажды! — весело ответила она.

Несколько минут они провели в беседе обо всем понемногу, наконец подошли Эдвин и Грейс, и вся компания переместилась в столовую.

Трудно сказать, когда Джазлин почувствовала, что что-то не так. Может быть, когда миссис Уильямс подала белое вино и спросила у Холдена — словно он был здесь хозяином, — достаточно ли оно охлаждено? Или когда по окончании обеда она поинтересовалась — опять-таки у Холдена, — всем ли он доволен?

— Все великолепно, как всегда. Благодарю вас, миссис Уильямс, — ответил он.

Джазлин уже поняла, что Холден здесь бывал — миссис Уильямс приветствовала его как старого знакомого. Но что-то — интуиция, шестое чувство или просто нечто витающее в воздухе — подсказывало ей, что некая тонкость в отношениях Холдена и экономки от нее ускользает.

— Когда ты был здесь в последний раз? — спросила племянника Грейс после того, как иссяк разговор о какой-то необыкновенной картине, украшающей лондонскую квартиру Холдена.

— В пятницу, — ответил он.

В пятницу? Холден приезжал сюда в прошлую пятницу!

— А мы приехали в субботу, совсем немного с тобой разминулись! — объявила его тетушка.

— В самом деле.

Джазлин беспокойно заерзала на стуле. Грейс говорила, что «Песчаный берег» принадлежит ее другу, но, может быть, это скорее друг Холдена? Если Холден ездит сюда каждую неделю!

Кашлянув, она задала вопрос, вертевшийся у нее на языке:

— Как видно, ты… э-э… часто наезжаешь в «Песчаный берег»?

Прежде чем Холден успел ответить, в разговор вмешался отец.

— Почему бы и нет, Джазлин? — добродушно рассмеялся он. — Разве я не говорил, что этот дом принадлежит Холдену? — Джазлин молчала, язык ее словно примерз к небу. — Холден живет то у себя в лондонской квартире, то здесь, — продолжал отец. — Я думал, ты знаешь!

Ну почему она не умерла на месте?! «Песчаный берег» принадлежит Холдену! Это его дом! Она пользуется его гостеприимством! И говорит ему: «Мы всегда рады гостям», хотя гостья здесь она, а хозяин-то он! Вот так положение! Впору сквозь землю провалиться от стыда!

Остаток вечера Джазлин провела, припоминая разговоры с отцом и Грейс, ища в них обмолвки и намеки, которые могли бы указать ей на владельца усадьбы. Она дурно спала ночью и проснулась ни свет ни заря. В голове назойливо стучали те же мысли. По-прежнему умирая от стыда при воспоминании о том, как приняла хозяина за гостя, Джазлин выскользнула из кровати и отправилась под душ.

Может, я слишком чувствительна, но в такой ситуации кто угодно потерял бы голову, мрачно думала она, облачаясь в майку, шорты и босоножки.

Рембрандт ждал ее внизу, при виде хозяйки он радостно завилял хвостом.

— Конечно, тебе-то стыдиться нечего! — вздохнула она.

Вдвоем они вышли на улицу. Пляж был пустынен в этот ранний час. Рембрандт весело бегал взад-вперед по кромке прибоя, Джазлин брела, понурившись, погруженная в свои невеселые мысли. «Всегда рады гостям!» Воспоминание об этом жгло ее как огнем.

Как она теперь посмотрит Холдену в глаза? Как вынесет его добродушную, все понимающую усмешку? Остается одно — уехать, и как можно скорее!

Она развернулась и пошла к дому. Уезжать не хотелось, видит Бог, как страшно не хотелось уезжать! Но гордость и стыд в два голоса твердили, что иного выхода нет. Она должна вернуться в Букингемшир. Даже преследования Тони Джонстона представлялись сейчас меньшим из двух зол.