Дружба с привилегиями

Она повернулась и прислонилась ко мне боком. Мы наблюдали за Анджелой. Я обнял Мару за плечи, крепко прижимая к себе.

И мы стали ждать.

* * *

Соседка появилась спустя час с небольшим. Долгих разговоров не было. Мара подошла, они немного поговорили, и девушки ушли.

Перед этим к нам подходил детектив и сообщил, что мог. Дело было не наше, так что всего знать нам не полагалось. Он заверил, что беседа с Флинном уже состоялась. Говорил искренне, так что теперь оставалось ждать, к чему это все приведет – и приведет ли к чему-нибудь вообще.

Тогда же допросили меня, сославшись на заявление Флинна, что я напал на него на пляже. Я изложил полную версию событий, после чего последовал вопрос:

– Он первым бросил в вас бутылку? Угрожал и, подойдя ближе, замахнулся?

– Он первый начал.

Это имело большое значение: бутылка, словесные и физические угрозы – все указывало на то, что конфликт спровоцировал он. Как только детектив сказал это, у меня как гора с плеч свалилась. Потом я вспомнил про Анджелу, и все опять вернулось.

После этого нас отпустили. В машине я достал телефон и набрал Лабровски.

– Ты что делаешь?

– Звоню Лабровски. Ему нужно знать.

– Нет. Она должна сама решить…

– Мара… – Все навалилось как-то разом: мысли про сестру, телефонный разговор с мамой и то, что Мара была рядом, но трогать ее было нельзя. А потом Флинн, Анджела… Я вздохнул. – Я понимаю, что в этой ситуации ты защищаешь ее интересы, но Лабровски я позвоню. Мы в одной команде. Живем в одном доме. Он мне как брат. Будь это ты, я бы никогда не простил друга, который знал, но не сказал мне.

Она тоже вздохнула.

– Только… в подробностях ему не рассказывай.

– Просто поверь мне.

Я не стал тянуть и нажал на кнопку вызова.

После трех гудков он ответил хриплым спросонья голосом:

– Какого хрена, Стайлс? Ты что, попал в обезьянник? Ты на время смо…

– Заткнись на секунду.

Он замолчал. Затем послышались шорохи, и голос стал уже не настолько сонным:

– Что стряслось? Ты в порядке?

– Слушай, – говоря, я смотрел на Мару, – мы с Дэниелс в полицейском участке, но не в Грант-Уэсте… – Он перебил, но я продолжил: – Мы в порядке. Дело в Анджеле.

– Анджела там?

– Выслушай сначала. Не мне это рассказывать, просто знай, что она, вероятно, уже вернулась в Грант-Уэст. И ты должен к ней пойти. Понял? Ты меня слышишь?

– Мать твою! Твою мать! Да. Черт, черт! Ты норм?

– Я норм.

– Блин, поздно-то как… А вы где?

– О нас не беспокойся. Позвони Анджеле. Хорошо?

– Хорошо. Ой, блин! Дай знать, когда вернетесь.

Я страшно устал. От долгого ожидания в полицейском участке все тело ломило.

– Тут, наверное, есть небольшая гостиница. Можем переночевать здесь, а вернемся утром.

Я посмотрел на нее.

– Думаешь, в местной гостинице мы выспимся?

Она сжала губы и резко выдохнула.

– Тогда нам нужен кофе.

Я поехал к ближайшей заправке, и, пока наполнял бак, Мара отправилась в магазин. Закончив, я тоже пошел внутрь и на входе столкнулся с ней. Продуктовый пакет висел у нее на локте, а в руках она держала стаканчики с кофе.

– Держи, – она протянула мне стаканчик.

Я кивнул.

– Спасибо! Я быстро отолью.

– Еще я купила энергетик.

– Спасибо!

Я зашел внутрь, но тут же развернулся. Она, глядя на меня, сделала то же самое, и на мгновение мы оба остановились. Вокруг не было ни души – оператор в магазине был не в счет. Мы находились черт знает где, прошли через черт знает что, и она ни разу не дала слабину. Ни разу. Держалась стойко и стояла за меня горой. Она была моим якорем, когда все во мне побуждало вернуться и окончательно уделать Кэррингтона. Тогда она взяла командование на себя, думая наперед, сражаясь по-своему и защищая Анджелу. Ради нее она осталась и была рядом все время, пока мы торчали в полицейском участке.

Мара убедила ее подать заявление сразу, а не позже.

Она говорила, что делала это ради меня и Анджелы, но было что-то еще, точно она не понаслышке была знакома с тем, как это работает.

Эта мысль пришла мне в голову только сейчас, но засела крепко. И я уже не мог от нее избавиться.

Она прочитала вопрос в моих глазах. Вздернула подбородок. На лице не осталось ни следа усталости. Она знала, что что-то грядет, но, черт побери, даже не моргнула. Она приготовилась к лобовому удару.

– С тобой такое было? То, что он сделал? Или то, что я думал, что он с ней сделал?

Она моргнула один раз. Во взгляде мелькнуло потрясение, но она моргнула еще раз – и все исчезло.

– Да, однажды. Когда я была юной и мало что понимала.

Во мне все сжалось. Ее обидели, когда мы еще не были знакомы. Но боль не прошла. Боль по-прежнему была с ней. Она носила ее в себе.

– Что случилось?

Она опустила голову и медленно покачала ею. Пальцы крепче сжали стаканчик. Когда она посмотрела на меня, в глазах было совершенно иное выражение. Скорбное, страдальческое.

– У меня не осталось эмоциональных шрамов от того, что сделал тот тип. Я ходила на терапию и проработала это. Хуже всего было то, что сделала моя мать.

– Что она сделала?

– Свела все к себе. Как всегда. – Она закатила глаза и отвернулась. – Открой еще раз, а?

Она пошла к машине, а я нажал кнопку на брелоке и подождал, пока она сядет.