Дружественный огонь

Сейчас, дрожа и всхлипывая, она сидела в испуге от неистовства бесстыдного своего нападения. Он же, поднявшись, вынул изо рта окурок сигареты и раздавил его в пальцах, не решаясь подойти к ней поближе.

– Ну, будет, – неуклюже буркнул он. – Уже поздно, а ты устала. Я провожу тебя обратно.

Но Даниэла даже не шелохнулась. Затем решительно сняла дождевик и сбросила туфли. Подобно тому, как там, в Палестине, крыша деревенского дома оказывала магнетическое свое влияние на Ирми, она испытывала подобное ощущение в этом изоляторе. Это место было странным, но не опасным. При всех самоубийственных настроениях он знал, что палестинка, которая предложила ему кофе, не замышляла при этом нанести ему вреда. Закон гостеприимства был свят и оставался сильнее чувства мести. А сама она доверяла порядочности пришельца и верила, знала, что он не тронет ее, даже если под покровом темноты она сбросит все одежды – вот как сейчас проделывала это Даниэла – одну за другой, пока не оказалась на постели совершенно обнаженной, укрытой одной простыней. Потому что именно так хотела она выразить свое горе навсегда потерявшему и разлученному с женственностью ее сестры.

Он отпрянул, возбужденный. Впервые с момента прибытия она засомневалась, в силах ли он сохранить свою невозмутимость, удержать контроль над собой. И все-таки она доверяла ему, даже когда в полной этой темноте он приблизился к ней вплотную, внезапно напомнив огромную пугающую доисторическую обезьяну, – даже когда, приподняв простыню, он стал разглядывать ее наготу, абсолютную наготу рыдающей взрослой женщины, вспоминая в эту минуту о том, что потерял, и свою вину перед ее сестрой. А затем он закрыл глаза и, словно подчиняясь какому-то зову, согнувшись, прильнул своими губами к ее обнаженным грудям, застонал и, укусив ее плечо, быстро, нежно укрыл ее снова, а секундой позже покинул комнату.

5

Яари немедленно убрал руки с рычагов управления, чтобы избежать любого перемещения лифта.

– Замри, не двигайся, – крикнул он попавшей в ловушку женщине, – сейчас мы вытащим тебя оттуда. И ты будь осторожней, – уже с яростью заорал он на молодого юриста, который в ужасе смотрел на маленькую фигуру, нога которой оказалась зажатой между противовесом и разделительным брусом, не позволяя ни двинуться, ни просто пошевелиться.

Готлиб, очевидно, увидел аварийный фонарь, пролетевший внутрь шахты, поскольку Яари уже нашарил свой мобильник, в котором грохотал голос производителя лифтов, долетавший из темной глубины:

– Что это, Яари? Уж не адвокат ли это свалился? – Но Яари, крепко сжимая аппарат, продолжал молчать, не реагируя на шутку, чтобы не испугать ненароком жильцов. Дрожащими пальцами он набрал номер мобильника Готлиба и сообщил, что его приемная дочь попала в неприятную переделку:

– Она попала в ловушку, – пробормотал он, стараясь, чтобы его никто не услышал.

– Что с ней? – кричал Готлиб. – Что с ней, и где вы застряли? – И поскольку Яари молчал, Готлиб приказал остановить все лифты, обесточить линии так, чтобы ни один из них не мог сдвинуться с места, одновременно дозвонившись до аварийной службы и в пожарный департамент. И тут же поправился: – Нет, постой! Никаких пожарных! Они разбудят мне своими сиренами всю улицу, а дом превратят в преисподнюю безо всякой причины. Нет, хабиби, давай немножко рискнем сами. Мой Нимер и я, и быть может, и ты, достаточно опытны, чтобы понять, что следует делать, что следует сделать нам самим, а чего мы сделать не можем. Сорок лет тому назад я сам протиснулся в шахту, вроде этой, и ты собственными глазами можешь убедиться, что все кончилось благополучно.

И поскольку Готлиб хотел в этой, как и любой другой, ситуации демонстрировать свою практическую хватку и неотразимую, как всегда, логику, он решил, что с помощью ремонтника сумеет определить точное расположение застрявшего лифта, причем технику не придется одолеть при этом больше ступеней, чем это абсолютно необходимо. Яари направил свет между разделительными брусьями на противовес, прищемивший ногу, и разглядел контур тела и шерстяной шарф. Тихое всхлипывание женщины смешивалось с жалобами ветра и его громыханием.

– Что ты чувствуешь, Рахель? Скажи мне. – Он хотел услышать ее голос, но она, всхлипывая, повторяла только одно и то же:

– Папочка… Папочка…

В конце концов, верхняя дверь на тринадцатом этаже была открыта, и Нимер, который поднялся по ступеням, чуть дыша, решил, что главным и самым неотложным делом было вызволить из западни юриста. С проворством обезьяны, не соответствовавшим его возрасту, он поднырнул под направляющий трос, приказав адвокату уцепиться за его руку, и одним мощным рывком выдернул его из кабины лифта прямо на мраморную площадку тринадцатого этажа.

– Готлиб приказал мне прихватить с собой и тебя тоже, – сказал он Яари.

– Нет, – непреклонно сказал Яари, – я не сдвинусь с места, пока она в беде. Ее беда – это и наш риск. А я – часть и того, и другого.