Дружественный огонь

– «В контакте»? – Он мастерски изобразил обиду. – Я лично позаботился о каждом члене нашей семьи. Начнем с Эфрати: я устроил все так, чтобы она смогла попасть на важную для нее вечеринку в пятницу, и всю ночь изображал бэбиситтера, взяв на себя ребят, которые капризничали и плакали. А в субботу отвез ее с детишками на резервистскую базу к Морану и носился с ними под проливным дождем до тех пор, пока эта парочка, нагулявшись, не вернулась. Поверь, они знали, как надо использовать представившееся время, если судить по количеству листьев на спине у Эфрат. А в завершении всего – я был с нею в Иерусалиме, причем дважды.

– Ты ничего не говоришь о своем отце…

– Об отце… После того, как ты улетела, он превратился в рычащего от любви льва, он заарканил меня, в буквальном смысле слова заставив заниматься частным лифтом, принадлежащим давнему предмету его страсти, обворожительной старой даме из Иерусалима. Тебе стоило бы посмотреть, каким образом отец затащил меня туда, и что я там увидел. Похоже, что я воспринимался ими не как отец семейства, имеющий и детей, и внуков, а как их собственный сын.

– Что ж… теперь ты уже не можешь отрицать, что прекрасно провел время?

На этот раз она произнесла это, улыбаясь.

– Слишком прекрасно. Жизнь навалилась на меня со всех сторон. Но что происходило в это время там, в Африке? Когда Ирми намерен вернуться?

– Он не вернется. У него даже в мыслях этого нет. «Африка, – это его слова, – Африка предоставляет ему возможность навсегда разделаться со всем этим».

– Что ты – или что он имеет в виду, говоря «разделаться»? И что означает «все это»? – В голосе Яари нарастало раздражение. – Что это за штука такая – «все это»? Даже если бы нечто подобное существовало, каким образом можно было бы с ним «разделаться»? Выбрось все из головы, всю эту чепуху. Я знаю Ирми не хуже, чем ты. У него нет выбора. И вот увидишь – в конце концов, он вернется.

10

Почему так внезапно стало угнетать ее сверкание и блеск городской обстановки? Слоноподобные башни заполнившие быстро ставший мегаполисом еще недавно такой уютный Тель-Авив, с его огромными рекламными щитами, наползающими друг на друга, с агрессивными водителями, слева и справа въезжающими и покидающими автостраду. Даже роскошное переднее кресло огромного лимузина вызывало в ней странное волнение, как если бы она затосковала сейчас по заднему сидению замызганного «лендровера», ведомого грустной женщиной из Судана.

Муж непрерывно говорил что-то, она его слушала, но слышала ли? Что-то не давало ей сосредоточиться. А он все говорил и говорил, помня, безусловно, о ее внимании и любви к мельчайшим деталям, сопровождая поток речи попытками как можно более точно передать владевшее им настроение, то изменяя тон, то обращая ее внимание на оттенки запахов и окраски, ощущая радость от представившейся ему возможности, наконец, как можно обширнее и глубже предстать перед любимой женой в полном своем блеске, вводя ее в курс дел и подчеркивая важность малейших деталей, не обойдя вниманием даже свое открытие – наличие эротической видеосъемки, надежно укрытой между детским Моцартом и «Бахом для детей».

– Что же ты с этим сделал?

– Положил туда, откуда взял. А что, по-твоему, я должен был сделать, найдя такое?

– Тем не менее, ты любовался им.

– Только самым началом.

– И что же там в самом начале было?

– Что? Очень молодая и красивая девушка в предвкушении оргазма.

– Ну, так ты и на самом деле недурно провел здесь время, пока меня не было, – сухо прокомментировала она, проявляя готовность вернуться к этой теме.

– А что насчет тебя? – сказал он, пытаясь обратить весь этот разговор в шутку. – Как там насчет свободной и безграничной смерти?

– Я с нею боролась. Со смертью, – сказала она серьезно, и он понял, что шутки на эту тему неуместны.

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала закончи свой рассказ.

– Основные моменты я уже упомянул. Ну, вот мы и приехали. Рассказы отложим на потом.

В доме было темно и холодно, и она первым делом попросила его включить обогреватель. Усталая и злая, она не расположена была рассиживаться с ним на кухне, а прошла прямиком в спальню, сбросила туфли и, полностью одетая, рухнула на неприбранную двуспальную кровать, которую ее муж покинул в середине ночи. Тонкое шерстяное одеяло валялось на полу, а части пижамы грудой высились возле подушки. Все было так знакомо… Но вместо радостного ощущения от возвращения домой – в самое близкое и родное ей место в мире – она расстроилась из-за огромного количества вещей, внезапно окруживших ее, представ перед ее взором как бы впервые. После спартанской обстановки в Африке, спальня показалась ей забитой бесчисленным множеством ненужных и совершенно излишних вещей. Неизвестного назначения шкафчики и полочки; корзинки, набитые парфюмерией, пустыми бутылочками и засохшими коробками с компактной пудрой… Даже семейные фотографии на стенах – вот она, вот она с мужем, дети и внуки и даже последняя фотография ее племянника – все казалось бессмысленным и ненужным.