– Затем, что на месте, на строительной площадке, она сможет наилучшим образом объяснить тебе, как надо вести дела с квартиросъемщиками, и доказать им, что беспокоящие их шумы объясняются не твоим дизайном – и уж, конечно, не моими лифтами, но исключительно отвратительной работой строительной компании, устанавливающей лифты… ну и еще, быть может, просчетами архитекторов, спроектировавших противопожарные двери у входа в гараж. И мне вовсе не нужно слышать завываний, чтобы понять: ветер проникает в здание снизу, а не сверху – более точно тебе скажут и покажут мои инженеры. Так что, дружище, слушай, что я говорю, и не спи на ходу – завтра погода изменится, ветер утихнет, и если ты прохлопаешь этот шанс, то останешься в дураках, и никогда ничего не узнаешь. Возьми себя в руки и поговори с моей сотрудницей в ближайшие полчаса. Сам, лично – это лучше всего – или пошли своего сына. Она – редкая птица, одаренная, как редко бывает. Профессионал высшей пробы. Покорит тебя раз и навсегда и избавит от чувства вины… думаешь, я не уловил его этим утром? Так что можешь положиться на меня.
– Ты сказал «чувство вины». Никакого чувства вины нет. Но есть чувство ответственности.
– Не бойся. Она освободит тебя от чувства ответственности.
– Ты поешь, словно влюбился в нее. Откуда явилось нам такое чудо?
– Она в состоянии определить, что происходит в любой точке любого механизма. Исключительно за счет слуха. Это касается любых моторов и кабелей. Она
– Она израильтянка?
– Целиком и полностью. Ребенком ее послали в какой-то музыкальный кибуц[6]
в Галилее, где она прошла отличную практику среди тракторов, комбайнов и сеялок.– А сколько ей?
– Не знаю… Тридцать… сорок… может, чуть больше. Тоненькая, маленькая. Но ладная такая, крепышка. И выносливая, как десантник Моссада[7]
. Проскользнет в любое отверстие, просочится в любую трещину. Бесстрашный маленький чертенок.– Ну, хватит. Годится. Я найду кого-нибудь, кто ее встретит на гаражной стоянке.
– Но лучше, если ты сам…
– Пас. Не могу. Филиппинцы моего папочки ждут меня, сжимая в руках ханукальные свечи.
– Как поживает твой доблестный старикан?
– Положение стабильно. Это диагноз.
– Передавай привет от меня. Ты ведь знаешь, как я – да и все остальные – уважаем и любим его.
– Это радует. Продолжайте его уважать и любить, поскольку он держится молодцом и намерен жить до ста двадцати…
– Уверен, что ему удастся… и тем не менее, дорогой мой Яари… разделайся с этими чертовыми делами… а потом мы с тобой закрутим такое… А не хочешь ли увидеться со мной прямо сейчас?
– Ну уж нет. На сегодня я наработался. Я поднялся в три часа ночи, чтобы отвезти жену в аэропорт!
– Куда это понесло ее в середине зимы?
– В Африку.
– Организованный тур?
– Нет. Она отправилась одна.
– Одна? В Африку? Ты никогда не говорил мне, что твоя жена такая авантюристка.
Яари хотел было объяснить давнему другу семьи, что Даниэла там не будет одна, но что-то удержало его. Авантюристка? Пусть так. Это придавало его жене ауру, которой та никогда не домогалась. А сам он в эту минуту вдруг подумал, что это правда.
Сама она в это время сидела, прислонясь к иллюминатору, словно это было супружеское плечо, и напряженно вглядывалась в проплывающий внизу мир. Самолет, которым она теперь летела, был винтовым, с пропеллером, однако новым, не слишком большим, что позволяло путешествовать под ровное, приятное жужжание, неспешно перемещаясь в чистом вечернем небе на незначительной высоте, так что она могла видеть не только изгибы реки и контуры небольших озер, но также огоньки домов там и тут, а то и костры палаточных кемпингов. Тот факт, что она не пропустила свой рейс, наполнял ее какой-то новой, непривычной для нее гордостью. Взглянув на себя со стороны, она осталась вполне довольна увиденным. Она достала паспорт и необходимые для туристической поездки документы и начала читать их один за одним, бережно переворачивая страницы, как если бы они составляли небольшой молитвенник.