Дружина сестрицы Алёнушки [СИ]

— И объясняй потом каждому, что за человек, откуда взялся… Нет уж. Лучше конем. Тут, в степи, коней, как в болоте грязи. Одним больше, одним меньше… Ну что, Добрыня? Сбежала твоя женушка Марья?

— Что значит, сбежала? — не понял Добрыня.

— Ну, ускакала. Уехала… С братцем своим, Кубратом. Или не братец он ей, не знаю уж…

— Ты что Змей, на Марьюшку напраслину возводишь?! — заорал возмущенно Добрыня. — Кабы не ты меня из кургана вынул, я б тебя за такие слова…

Белый жеребец зафырчал, словно бы рассмеялся. Следом за ним фыркнул и Бурка.

— Вот видишь! Даже конь твой смеется… Слушай меня, Добрыня, внимательно. Та жидкость, которой я Марью твою оживлял… Это что по твоему было?

— Живая вода, — Добрыня непонимающе моргнул.

— Кумыс это был. Спроси у Алены.

— Кумыс, — девушка утвердительно кивнула.

— Так чего ж ты мне голову морочил, если и так мог ее оживить? — возмущенно взмахнул руками Добрыня.

— Она и не умирала. Она просто спала. Я разгадал заклинание, которым ее усыпили, и снял его. А водой побрызгал просто для виду, чтобы тебя раньше времени не расстраивать… И браслеты эти, между прочим, не простые, а волшебные. Тех, на кого они одеты, не видно ни в одно магическое зеркало. Но самое интересное в том, что на браслетах магия Черномора. Его завитки я за версту отличу! Сообщник разбудил бы Марью только после твоей смерти. Она встает и браслеты немедленно спадают.

— Зачем? — шепотом спросил Добрыня.

— Понятно зачем, — фыркнул Горыныч. — Браслеты, чай, многоразовые. Опоила молодца девица. Женила на себе, браслеты одев, как велит степняцкий обычай. Заболела да померла потом. Похоронили ее, и молодца с ней. Потом сообщники разбудили девку, и браслеты свободны. Снова применить можно. Удобная вещь…

— Да нет. Я не про то… Зачем ОНА сделала это?

— Не знаю, — Змей тряхнул гривой. — Черномор ей, наверное денег дал… И вот еще что. Кто у нее в сообщниках? Какой врач ее лечил перед смертью? Может это он помог ей впасть в летаргический сон?

— Ханский лекарь, Кубрат… — Добрыня был ошарашен. Он даже совершенно протрезвел от потрясения. — Что-то ты уже говорил мне про него?.. Неуж-то он… С ней?.. Поеду-ка я сам во всем разберусь, — и богатырь схватил своего коня под уздцы.

— Кстати, — продолжил Горыныч. — Скажи спасибо Бурке. Если бы не он, я бы вовек тебя не нашел.

— Правда? — Добрыня любовно погладил своего коня по шее. — А я-то, дурак, думал уже — дай-ка убью его, родимого. Все равно без воды помирает. А сам хоть крови его горячей напьюсь, еще день проживу… А потом думаю — зачем? Друга убью, а сам все равно через день-другой сдохну… Значит Марья обманула меня, — он кивнул в пространство. Взгляд Добрыни стал при этом прицельным, таким, какой бывает обычно у лучника, высматривающего цель для стрелы. — Ладно. Вы со мной так, ну и я в долгу не останусь. А, Бурка? — и Добрыня прижался щекой к шее своего коня. — Только ты меня ни разу не обманывал, не предавал… Сослужи-ка мне и нынче службу, миленький, — и, уже обращаясь к Горынычу спросил: — Так куда Марья с Кубратом поехали?

При этом Добрыня так недобро усмехнулся, что Алене захотелось крикнуть «Не надо! Не говори ему!» Но белый жеребец только радостно оскалился и, указывая направление, махнул головой.

— На север? — переспросил для верности Добрыня, вскакивая в седло.

— На северо-восток. Уже час, как уехали из становища.

— Добрыня, постой! Куда же ты?! У меня еще дело к тебе срочное! — метнулась Алена.

Но богатырь только бросил ей, оглянувшись:

— Потом. Скоро буду на заставе! — и ударил коня пятками в бока.

Промчавшись шагов сто Бурка вошел в богатырский скок и взлетел до туч.

* * *

Они мчались по степи долго, пока орда хана Гонзака не скрылась из вида. Потом белый жеребец пошел шагом, и Алена смогла чуть перевести дух и разжать свои пальцы, от страха вцепившиеся в гриву Горыныча.

— Кстати, что за срочное дело у тебя к Добрыне? — спросил Змей.

— Да так…

Алена прикусив губу подумала: «Как бы мне не проболтаться про рыцарей и меч-кладенец».

— Ты мне скажи лучше, как там Алеша Попович поживает?

— И то верно! Сейчас гляну.

Белый жеребец остановился. Взмахнул головой и замер. Потом, фыркнув, двинулся дальше.

— Ну что там? — спросила Алена.

— Очередной раз помирился с царевной Лебедь.

— И что они сейчас делают? — не отставала девушка.

— А ты догадайся, — заржал Горыныч.

Алена покраснела и обижено замолчала. Потом вспомнила об Илье Муромце.

— Ты вот тут ржешь, как сивый мерин, а Илью, между прочим, князь Владимир в темницу посадил. На хлебе и воде держит, в тесноте и сырости.

Змей снова остановился. Повел боками и недовольно фыркнул.

— Слазь.

— Ты что, обиделся? — расстроилась Алена.

— Слазь. Я превращаться стану, будет большое тепловыделение. Боюсь обжечь тебя… — Алена соскочила с жеребца и тот в мгновение ока преобразился в крылатого змея, пыхнув при этом жаром, словно из печки. — А теперь снова влезай. Полетели Илью выручать.

Алена вскочила на толстую чешуйчатую шею Горыныча, и тот немедленно взмыл в небо.

— А как ты его собираешься выручать, Горынушка?