Дружина сестрицы Алёнушки [СИ]

— Рвал уже, — махнул рукой Садко. — Рвал, и не единожды. Помня о моей прошлой затее, Морской хорошо подготовился. Он попросил братца своего, Черномора, и тот заказал в Новгороде целый корабль, груженый гуслями. Я сам тогда взялся этот заказ выполнять. Пять лет назад отправил из Новгорода в Неаполь ладью, а Царь Морской потопил ее. И как только я что-то сломаю, он мне из этих, мной же самим собранных запасов, выдает.

— Ловко, — хмыкнул Добрыня.

— А добром ты пробовал попроситься домой? — уточнил Илья. — Ведь добром оно всегда надежнее… Может Царь Морской и не знает, что тебя эта, нос-тагия мучает?

— Предлагал он мне, — Садко разлил остатки вина по кубкам. — Буду, говорит, отпускать тебя домой, погостить, коли ты на одной из дочерей моих поженишься, да дом свой здесь, под водой, заведешь.

— Ну так поженись. Что с того? — пожал плечами Добрыня. — Дочери у него, небось, все красавицы. Твоя жена там, наверху, и знать не будет. Коли другого пути нет, так отчего бы не…

— Да меня не выпустят отсюда, пока я не пересплю с ней! — Садко выпил залпом свой кубок и поставил его, стукнув о стол.

— И что тут такого? Вон, Алеша наш не стесняется. Ну да, грех. Согрешил — у попа свечку купил, под иконой поставил. И всех дел, — цинично улыбнулся Добрыня.

— Да ведь у того, кто с дочкой Морского Царя, или вообще с русалкой любой, хоть раз, в воде… Да он все равно, что утопленником станет!. У него ж все внутри переменится! Такой потом наверху жить не сможет, не сможет воздухом дышать! Ваш Алеша, от любви великой, на все готов, а я не хочу всю жизнь на дне морском. Меня жена ждет…

— Это что же ты такое говоришь? — прошептал, округлив глаза, Добрыня.

— Это выходит, Алеша того… Не сможет теперь домой возвернуться? — ошарашено переспросил Илья.

Садко только пожал плечами. И тут из-за поворота коридора, счастливо улыбаясь, вышла Лебедь.

— С утречком вас, добры молодцы. С добрым утром, Аленушка…

Под тяжелыми, подозрительными взглядами, улыбка сползла с ее губ.

— Что-то случилось?

Наступившую гробовую тишину решился нарушить Илья Муромец:

— Что с Алешей?

Лебедь нервно хихикнула.

— Что это вы вдруг? Я что, съем его что ли?

Илья смутился, но потом, нахмурив брови, продолжил.

— Нет уж. Давай разберемся… Рассказывай, Садко. Про дочерей, про воздух…

Лебедь слушала, нахмурясь, но, не дослушав до конца, рассмеялась и беззаботно махнула рукой.

— Я-то думала, на самом деле что-то серьезное… Да не смотрите на меня так. Все с Алешей в порядке. Спит сейчас богатырским сном. Ничего с ним не сделается. Не забивайте себе голову ерундой. Я ведь понимаю прекрасно, что постоянно здесь жить он не сможет. Да я и сама большую часть времени привыкла проводить на поверхности.

— Выходит, Черномор мне специально наврал? — вскипел Садко. — Выходит, я зря тут мучаюсь, целый год, понимаешь?! Да кабы я знал…

— Может и не зря, — покачала головой Лебедь. — Такую штуку сделать можно. Что-то похожее делают русалки, заманивая мужичков в реку. Те потом выбраться не могут. Так и остаются в реке работниками. Так что, гусляр, не знаю. Может, и не зря тебя Черномор предупреждал. А ты и правда лучше оставайся. Жена, небось, тебя уже забыла. Казну всю переделили, наверное. Наверняка все решили, что ты утонул. А здесь — благодать. Все у тебя будет. Заведешь семью… Если ты так боишься что тебя тут превратят, так я могу поговорить с сестрицами. Совсем необязательно с тобой такие штуки проделывать. Просто папа очень хочет, чтобы ты остался его придворным музыкантом. Да от тебя не только он, весь двор в восторге! Ты на свадьбе нашей поиграй обязательно, — Лебедь вдруг замолкла. На лице ее появилось паническое выражение. — Ой! Через полдня свадьба, а у меня платья подвенечного нет!.. Это ж надо так, а?.. — и она ринулась по коридору, бормоча себе под нос что-то невнятное.

— Ну вот как, как им объяснить, что не могу я здесь больше! — безнадежно всхлипнул Садко. — Нравится им, когда я пою и играю. А мне что же, сдохнуть от тоски, ради их удовольствия? Да лучше бы я утонул, в самом деле!

— Да погоди ты убиваться-то! — Илья положил ему руку на плечо. — Ну, хочешь, мы все пойдем к Морскому, мы скажем ему… — богатырь сжал свой могучий кулак так, что побелели костяшки.

— Ты еще пообещай, что морду Царю набьешь, — буркнул Добрыня. — Давно что ли в погребе не сидел? Мало тебе ямы у Владимира Красна Солнышка?.. А ведь тоже прав был! И что бы от тебя осталось после года в сырой темнице, коли бы не кормили тебя, не одевали княжьи дочери?.. А ведь Владимир кто? Так, земной властитель. А этот пальцем щелкнул, так ты и меч-кладенец удержать не смог. И Горыныч не смог, между прочим, хотя не только силен, но и в колдовстве понимает. Плетью обуха, Илюшенька, не перешибешь.

— Да по мне, так сгнить лучше в погребе, чем терпеть дело неправое! — не унимался Илья.

— Терпеть много ума не надобно. Побороть-ка попробую хитростью, — задумчиво произнес Добрыня. — Что как я с Царем Морским сыграю в шахматы? Или в зернь, или поспорю с ним о чем-нибудь. Гусляра я попробую выиграть, из подводного царства вытянуть.