Дружинник

– Странная у тебя история, – сказала она, – сплошные загадки. Такое чувство, что за этим всем стоят какие-то могущественные силы. Жутковато даже. Ещё и покушение это...

Я обнял Таню:

– Ничего не бойся и не думай о плохом. Я обязательно выясню, кто за всем стоит. Давай лучше спать.

Мы улеглись в кровать, но не смотря на позднее время (а было уже три часа ночи) ещё долго лежали в обнимку и болтали ни о чём. Таня говорила, что боится меня потерять, я уверял, что мы со всем справимся.

Вдруг она приподнялась и пристально посмотрела мне в глаза.

– Скажи, только честно. У тебя с Катрин что-то есть?

«Ну вот, – подумал я, -- этого ещё не хватало». Сейчас мне меньше всего хотелось разбираться с отношениями. Когда перед тобой куча загадок, а за каждым углом поджидают убийцы, такие расспросы совсем не в тему. Нынешнее положение дел меня вполне устраивало. И Катрин, и Таня были мне одинаково дороги. Они оказались единственными близкими мне людьми во всё этом странном мире, куда меня угораздило попасть. Катрин, не смотря на то, что мы пару раз переспали, была для меня, прежде всего, другом и боевым товарищем, ну а Таня – девушкой, с которой просто хорошо рядом (если не считать того, что она ещё и моя личная целительница).

– Раньше было, давно, когда я жил с Барятинским, – сказал я. – Сейчас мы просто дружим. Я тебе говорил.

– Странно получается, – не унималась Таня. – Она от тебя ни на шаг не отходит. Сколько же у тебя девушек было?

– А это имеет значение? Что было, то прошло. И вообще, давай спать, четвёртый час уже, – сказал я тоном, не терпящим возражения.

Следующим утром я отправил Виктора, чтобы тот, представившись родственником, расспросил соседей о Георгии. Я надеялся, что найдутся хоть какие-то зацепки, поднимутся связи покойного или ещё что-то... сам не знал что. Ну а мы с Катрин и Таней, усевшись за столом в теперь уже прибранной гостиной, занялись изучением дневников моего отца.

Савин Никола Семёнович родился, как оказалось, в этом доме в семье обедневших дворян. Была у него сестра, но та скончалась от холеры в юном возрасте, как и мать, а вскоре на войне погиб отец, который тоже служил офицером в императорской армии. Юный Николай пошёл по стопам своего родителя: поступил в училище и, окончив его в звании прапорщика (здесь это было первое офицерское звание вместо лейтенанта), отправился служить в Нижний Новгород, где и познакомился с моей матерью, а потом – на Кавказ. Именно тогда он и начал вести дневник.

Кавказ в этом мире был столь же непростым местом, как и в моём. С тех пор, как империя сунула туда свой нос более двух столетий назад, войны там не прекращались.

Служил мой отец в пехоте, участвовал в нескольких мелких стычках с местными племенами, там же получил и своё первое ранение, довольно тяжёлое, от которого еле оправился. Через два года службы ему дали звание подпоручика, а потом перевели восточное побережье Каспийского моря. Там тоже обитали полудикие, постоянно враждующие друг с другом племена. Не так давно, когда вместо угольного топлива в паровых двигателях начало массово применяться жидкое, в том числе нефть, империи и отдельные кланы активно потянули свои лапы к прикаспийским месторождениям. Ситуация осложнялась тем, что кроме Российской империи, на эти территории претендовало могущественное Иранское царство, так что там тоже было временами жарко.

Именно в казахских степях отец сошёлся с какими-то загадочными людьми, от которых узнал о возрождении пятой школы. Это были военные, но кто именно, в дневниках не говорилось. Там же ему на службу поступил денщик Георгий. Судя по записями, он был в курсе тайных связей Николая.

Изучение биографии моего покойного родителя прервал Виктор, который ввалился в дом и сообщил, что со мной желает поговорить местный околоточный надзиратель. Полицию вызвал кто-то из соседей, приехали три стражника и хотели отвезти Виктора в отделение, но когда узнали, что тот из боярской дружины, пыл их угас. Они убрались восвояси, а вместо них явился околоточный и попросил позволения поговорить с новым хозяином дома.

Я вышел. Возле старого чёрного паромобиля с полукруглым носом, узкими крыльями и большими близко посаженными фарами стоял пожилой мужчина в тёмно-синем кителе, фуражке, с саблей на ремне, обладатель широких густых усов. Меня он приветствовал поклоном.

– Околоточный надзиратель, Василий Кузмичёв, – пробасил мужчина. – А вы, так понимаю, Михаил Ярославович Птахин? Я бы хотел поговорить с вами. Если можно, проедемте в мой кабинет.

– В чём дело? – спросил я как можно более строго. – Вы меня желаете арестовать? Меня в чём-то обвиняют?

– О нет, нет, не подумайте, ничего такого. Вы ни в чём не обвиняетесь. Ваш человек наводил справки о покойном, и я подумал, что нам бы следовало пообщаться.

– Наводить справки это преступление? Говорите здесь, что хотели.