Друзья

Он встал, подошел к окну и, раздвинув занавески, уставился на плохо освещенный двор. Ему вспомнилась та московская ночь, когда они с Имре в общежитии услышали о венгерских событиях. Что произошло, никто толком не знал. Революция? Контрреволюция? Народное восстание? Сотрудников венгерского посольства без конца осаждали студенты, желавшие немедленно вернуться домой и включиться в борьбу за независимость Венгрии. Имре, наконец, удалось дозвониться из посольства до своего брата Фери, который тогда работал в газете «Свободный народ». Фери сразу сказал, что в стране контрреволюционный мятеж, и призвал брата оставаться до конца истинным коммунистом, верным своему долгу, несмотря на подстрекательство несознательных элементов. Помнится, Имре тогда ужасно перепугался, потому что слова брата прозвучали как завещание мученика, приговоренного к смерти. Срывающимся голосом он спросил: «Ферике, что случилось? Почему ты так говоришь?» — «Да потому, Имре, что люди здесь ополоумели. Устраивают облавы на коммунистов, на партийных работников. Черт знает, что со мной может случиться завтра…»

Связь оборвалась. Потом они долго разговаривали с молодым секретарем посольства, который рассказывал им о преступлениях Ракоши[28] и его сторонников.

— Знаешь, Миклош, — сказал Имре, разливая по рюмкам водку, когда они сидели как-то вечером в своей комнате в общежитии, — я часто думаю, каким образом Ракоши и его подручные могли совершать все эти преступления.

Они выпили.

— Ну, и додумался до чего-нибудь?

— По-моему, такое было возможно только потому, что их окружала стена равнодушия. Люди видели их ошибки и злоупотребления, однако помалкивали.

— Почему?

— Вероятно, боялись. Кто — тюрьмы, кто — высылки. Многие, я думаю, просто держались за свои места. Кто знает? — Он снова наполнил рюмки. — Могу тебе сказать только одно. Когда партия реорганизуется — а теперь это уже необходимо — и мы вернемся домой, а не стану закрывать глаза на подобные мерзости.

Вот и настало время — подумал Миклош, задергивая занавески. Они тогда даже поклялись друг другу бороться с любой несправедливостью. А может, их водка в тот вечер разгорячила? Нет, нет, Миклош хорошо помнит, они не были пьяными. Просто их души переполняла горечь. Но помнит ли Имре об этой клятве? Не покинет ли его смелость в трудную минуту? Нет, не может быть такого. Их дружба, скрепленная кровью и страданиями, вынесла испытание на прочность в самые жестокие времена. А сейчас-то чего бояться? В тюрьму их не посадят, концлагерей теперь нет, и даже в самом худшем случае они не останутся без куска хлеба. Никогда еще в Венгрии людям не жилось так хорошо, как в эти годы.

Домой он пришел за полночь. Тереза еще не спала и вся изнервничалась, ожидая его.

— Боже мой, где тебя носило? Я уж думала, не случилось ли что.

Он поцеловал жену.

— Все в порядке. Дай-ка чего-нибудь выпить. Сейчас все расскажу.

Женщина вытерла заплаканные глаза и пошла на кухню.

20

Когда молодой подручный Зоннтага Фери Палко вернулся в кочегарку, старик сказал:

— Последи-ка за приборами, сынок, а я пройдусь по цехам.

— Идите, дядя Пали, — откликнулся молодой человек. — Не беспокойтесь, все будет нормально. Оставьте мне только стаканчик вашего любимого красненького.

— Бутылка под столом, сынок. Только все не выпивай.

— Да что вы, дядя Пали! Вы же меня знаете. Ведь я не алкоголик какой-нибудь.

— Знаю, — ответил Зоннтаг и направился прямо в прядильный цех.

Анико, выслушав рассказ старика, испуганно спросила:

— Ой, что же теперь будет, дядя Пали?

— Ты не говорила с ним? Не видела его?

— Нет. О господи, неужели нас посадят?

— Спокойно, детка! Если будешь слушать меня, ничего не случится. — Он бросил взгляд на катушки, наматывающие пряжу. — В общем, так. Кто бы ни спросил, отвечай, что в кочегарку ты вечером не ходила, со мной не встречалась и никакого мешка в глаза не видела. Ясно?

— Да, — прошептала девушка.

— Встречались мы дома около семи часов вечера. Запомни. — Он задумался. — Я только одного в толк не возьму.

— Чего, дядя Пали?

— Где ты разговаривала с Белой? Здесь?

— Да нет. Он прибежал ко мне, когда я собиралась на фабрику. В девятом часу. Тети Ирмы не было дома. Я сразу позвонила Иренке.

— Прямо при нем?

— Что вы, дядя Пали, я еще не совсем сдурела. Он хотел меня проводить на фабрику, но я его послала подальше. В общем, разругались мы. У меня просто душа в пятки ушла от того, что он рассказал.

— Ну, перестань, детка, успокойся. Главное, не говори ничего лишнего — и все будет нормально.

— Кому мне говорить? — отозвалась девушка. — Черт бы побрал эту проклятую фабрику! Век бы ее не видеть!

— Не теряй голову, детка. Ничего страшного. — Зоннтаг похлопал ее по плечу и отправился в кочегарку.

Фери Палко усердно трудился, подкладывая в топку жирный лигнит[29].

— Иди отдыхай, — сказал ему Зоннтаг. — Можешь до шести поспать. А в шесть я тебя разбужу. Мне надо будет пораньше уйти.

Фери вытер вспотевший лоб.

— Что-нибудь случилось, дядя Пали?