Друзья и недруги. Том 2

Открыв глаза, он смотрел куда-то поверх плеча Эллен, и в его глазах сиял такой восторг, что она даже оглянулась, но, конечно, никого не увидела. А Джеффри видел: его глаза смотрели так, словно кто-то легкой поступью приближался к нему, подошел совсем близко, и вот он прикрыл глаза, вновь затаив дыхание.

– У вас такая нежная ладонь, леди Марианна! Я даже в снах не мог представить, что вы вот так, как сейчас, положите ее мне на лоб. Я не заслуживаю подобной милости, но мне так хорошо, так покойно от прикосновения вашей руки!

Не сводя глаз с преобразившегося лица Джеффри – замкнутое и суровое, оно сейчас горело огнем неземного счастья, – Эллен выпрямилась и, сложив руки на коленях, грустно усмехнулась. Вот оно что! Оказывается, не только Гай Гисборн был страстно влюблен в Марианну – у Джеффри она тоже вызывала отнюдь не просто уважение и восхищение, как он и сказал Эллен днем. Но нет – и она одернула себя. Чувства, отражавшиеся на лице и в глазах Джеффри, не шли ни в какое сравнение со страстями Гисборна. В них не было ничего алчного, низменного, даже плотского. Джеффри словно явилось божественное видение, и именно таким видением для него всегда была Марианна. Эллен вспомнила, как он шел рядом с повозкой, где лежала Марианна, как неотрывно смотрел на ее лицо, рискуя оступиться и упасть, как благоговейно дотронулся губами до ее остывшего лба, когда они подъезжали к церкви отца Тука. Дальше он не пошел, а они, убитые горем и скорбью, не заметили его исчезновения. Впрочем, если бы и заметили, то не слишком бы этим озаботились. Внезапно появился в Кирклейской обители, так же внезапно ушел. Им было чем заняться, готовясь к погребению Робина и Марианны, чтобы они думали о странном поведении командира дружины Гая Гисборна.

Глубоко погрузившись в воспоминания, Эллен не заметила, как Джеффри затих. Она и очнулась потому, что ее встревожила наступившая тишина. Прислушавшись, Эллен убедилась, что он дышит, а дотронувшись до его лба, почувствовала, что жар немного спал. Его лицо было таким спокойным и умиротворенным, что она едва не уверилась в том, что Марианна не привиделась Джеффри в бреду, а в самом деле была здесь и прикосновение ее ладони к его лбу оказало такое целительное воздействие.

До самого утра он спал спокойно, а утром жар снова начал расти и сон опять сменился горячечным забытьем, перемежавшимся бредом. Эллен поила Джеффри лекарствами, обтирала холодной водой, меняла компрессы на его ранах, даже сумела покормить его бульоном. Он подчинялся ей, не приходя полностью в сознание, и постоянно разговаривал то с одним, то с другим, словно у кровати, на которой он лежал, проходила целая вереница людей. Исполняя обязанности то целительницы, то сиделки, Эллен внимательно вслушивалась в бред Джеффри. Ей вдруг стал интересен этот человек, и она захотела понять, что же он собой представляет.

Вот опять некая Кристиана, чьим именем он называл ее ночью. Сейчас он просил эту Кристиану не тревожиться, убеждал, что все будет хорошо и она непременно поправится. Его голос был очень уверенным, даже чересчур, но Эллен увидела, как из уголков его закрытых глаз выкатились две слезинки. Вытерев их ладонью, она подумала, что, наверное, неизвестная ей Кристиана не выздоровела, а умерла и, убеждая ее в обратном, Джеффри знал, что она умрет.

Вдруг он превратился из мужчины в мальчика, и даже его голос стал похож на детский. Вслушавшись, Эллен поняла, что ему привиделась мать.

– Ухо почти не болит. Ты веришь мне, что чашку разбил не я, а Хью, и мне этого достаточно, поверь! Хью все равно не признается, и ты не убедишь его отца в том, что виноват он, а не я. Я не хочу, чтобы он побил тебя, как в прошлый раз, когда ты вступилась за меня, помнишь? Лучше подожди, пока я вырасту, и тогда я никому не дам тебя в обиду, даже твоему мужу. Если он только вздумает поднять на тебя руку, я поколочу его так, что он горько пожалеет о том, что обижал тебя!

А вот это, разумеется, Гай Гисборн! Голос Джеффри опять изменился, в нем зазвучала почтительность, но говорил он твердо, так, словно выполнял некий долг, который сам на себя возложил.

– Милорд, возможно, вы усмотрите в моих словах непростительную дерзость, но я обязан поговорить с вами!

Краткое молчание – и, очевидно, получив разрешение, Джеффри сказал убедительным тоном: