Бьерн – медведь, и Эллен тоже не смогла удержаться от смеха. Шлепнув коня по крупу, Джеффри спровадил его на поляну и оглянулся.
– А как зовут твою рыжую лошадку, если не секрет?
– Пчелка, – ответила Эллен и густо покраснела, услышав смех Джеффри.
– Здесь так хорошо! – сказал он, окинув взглядом ручей, поляну, обступивший ее лес, и вдохнул полной грудью прохладный воздух. – Ты позволишь мне посидеть у стены и погреться на солнышке?
– То, как ты спрашиваешь разрешения, заставляет все время искать подвох в твоем кротком поведении, – сказала Эллен.
– Никакого подвоха, – улыбаясь одними глазами, заверил Джеффри. – Исключительно уважение и почтение к тебе, моя строгая целительница!
Опустившись на траву, он прислонился спиной к стене и, подставив лицо осеннему солнцу, прикрыл глаза. Рядом немедленно пристроился Артос и просунул голову ему под руку. Джеффри потрепал волкодава по ушам, и тот улегся возле его ног. Надо же, как быстро признал, удивилась Эллен. Обычно пес проявлял настороженность, показывал клыки, если его пытался погладить кто-то, кроме тех, кому он доверял. А тут неожиданно – дружба не разлей вода с первых минут знакомства!
– Меня любят собаки, лошади и женщины, – улыбнувшись, сказал Джеффри и, приоткрыв глаза, посмотрел на Эллен. – Перестань так удивляться, словно я чародей. Я же сказал, что по выражениям лиц легко прочесть мысли, а по твоему лицу читать одно удовольствие.
Пригревшись на солнце, он задремал. Эллен, стирая в ручье белье и одежду, искоса поглядывала в его сторону. Джеффри сидел в раскованной позе, не лишенной изящества, уронив руку на колено, а второй опираясь о землю. Ветерок трепал его русые волнистые волосы, доходившие до плеч. Вот он пошевелился, потревожил Артоса, и волкодав завалился на спину. Не открывая глаз, Джеффри улыбнулся и стал почесывать ему живот. Пес завздыхал от удовольствия. У Эллен вновь мелькнула мысль, что Джеффри кого-то ей напоминает, но она опять не сумела понять кого.
Глядя на Джеффри, она невольно вспоминала минувшую ночь. То, что в темноте казалось естественным, сейчас, при свете дня, вызывало у нее удивление. Когда она перестала видеть в нем врага вольного Шервуда? Как оказалась в его объятиях? Почему ответила на его поцелуй, после чего он не отпустил бы ее, даже если бы она воспротивилась. Впрочем, нет, честно призналась себе Эллен, отпустил бы, вот только она не хотела ни сопротивляться, ни уходить от него. К чему лукавить? Ей было хорошо в его объятиях, и поцелуи Джеффри тоже пришлись по душе. С отцом Туком было иначе. Этой ночью она поняла, что больше десяти лет делила постель с мужчиной, близость с которым не приносила и сотой доли тех ощущений, которые она испытала с Джеффри.
Она оживила в памяти, как все случилось с Гаем Гисборном. Не повторила ли она прежнюю ошибку, когда поддалась жалости к Гисборну, вместо того чтобы вырваться и убежать? Эллен неосознанно покачала головой, отвергая подобную мысль. Она не вырвалась из рук Гисборна не из жалости, а из-за страха и отсутствия воли, жестоко подавленной именно им. И причиной того, что она ему уступила, стали растерянность и непонимание, что же на самом деле происходит. С Джеффри все было не так, по-другому. Он и раненый вызывал не жалость, а уважение за мужество, с которым терпел боль и боролся со смертью. Если она кого-то и пожалела, то себя, а не его. Ее волю он не подавлял – все, что произошло между ними, происходило по обоюдному желанию и согласию. Ночь, проведенная с ним, вызывала в душе Эллен смятение, но не раскаяние, а еще истому, сладкую истому, стоило ей бросить взгляд на Джеффри и вспомнить, как она таяла в его объятиях.
Джеффри повернул голову в сторону Эллен, открыл глаза и посмотрел на нее из-под ресниц. В уголках его рта заиграла озорная улыбка, и он тихо сказал:
– Нелли, перестань так смотреть на меня.
– Почему? – спросила она и, заразившись улыбкой Джеффри, так же озорно улыбнулась в ответ.
– Потому что твой взгляд волнует меня, – ответил он со всей откровенностью и, прежде чем она успела что-нибудь сказать, рассмеявшись, добавил: – А еще у тебя уплыла рубашка, пока ты на меня глазела.
Провожаемая его смехом, Эллен вскочила с колен и бросилась вниз по ручью ловить унесенную быстрым течением рубашку.
Обедать он сел за стол, категорически отказавшись вернуться в кровать.
– Я устал жить больным в лазарете. Столько травяных зелий, сколькими ты меня поила все это время, я за всю свою жизнь не выпил! Позволишь мне за обедом вина? Не едва сбродивший сок, пить который в обыкновении даже у малых детей, а настоящего доброго вина!
– Только один кубок, – строго ответила Эллен, – ну, может быть, два. Но не больше.
– Жадина!
Она рассмеялась в ответ.
Осенний день недолог, и, когда наступили сумерки, Эллен почувствовала скованность, не зная, как себя вести. Постелить ли себе где обычно – возле очага – или нет? Теплая и тяжелая ладонь Джеффри легла на ее запястье.
– Нелли, мне показалось или у тебя действительно есть сомнения, где ты сегодня будешь спать?