«Трудно сказать, как я отношусь к мистеру Арчибальду Куинси из Харкорт-Билдингс, Темпл. В его отношении ко мне я тоже не уверен. Бывают дни, когда мы общаемся как друзья, а порой он ведет себя со мной грубо и бесцеремонно, как с конторским мальчишкой-посыльным.
В пятницу, двадцать восьмого, утром я не явился в Харкорт-Билдингс в назначенный час, зная, что мистера Куинси самого там не будет: на десять часов он договорился с мистером Пэраблом об интервью для «Дейли кроникл». Я предвидел, что он опоздает на полчаса, – он явился в четверть двенадцатого.
На меня он не обратил внимания. Минут десять, а может, и меньше, он вышагивал туда-сюда по комнате, ругался, злился, пинал мебель. Стол из грецкого ореха он оттолкнул так, что тот ударил меня по ногам, и я воспользовался этим случаем, чтобы пожелать мистеру Куинси доброго утра. Он как будто опомнился.
– Как прошло интервью? – спрашиваю я. – Узнали что-нибудь любопытное?
– Да, – отвечает он, – еще какое. Определенно любопытное.
И держится изо всех сил, понимаете ли, нарочно цедит слова чуть ли не по буквам.
– Знаете, где он провел прошлый вечер? – спрашивает он.
– Знаю. В Кэкстон-Холле, верно? На собрании по случаю освобождения мисс Клебб.
Он наклоняется над столом так, что его лицо оказывается на расстоянии всего нескольких дюймов от моего.
– Даю вам еще одну попытку.
Но я не собирался гадать. Он двинул меня ореховым столом – я разозлился.
– Может, обойдемся без игр? – спрашиваю я. – Да еще в такую рань?
– В Эрлс-Корте он был! Танцевал танго с дамочкой, которую подцепил в Сент-Джеймс-парке.
– Ну и что? – отзываюсь я. – Не так уж часто он развлекается.
Мне казалось, что сказанное лучше не воспринимать всерьез.
Мое замечание он пропустил мимо ушей.
– И тут на сцене появляется соперник, – продолжает он, – по моим сведениям – осел, каких мало. Они бросаются друг на друга с кулаками. Пэрабла замели, и он провел ночь за решеткой в полицейском участке на Уайн-стрит.
Похоже, я невольно усмехнулся.
– Смешно, да? – говорит он.
– Отчасти да, а что такого? Что с ним будет?
– Какая разница, что будет с ним? – парирует он. – Мне важнее, что станет со мной.
Я решил, что он не в себе.
– А вы тут при чем?
– Если старик Уотерспун будет в духе, – продолжает он, – а констебль до среды успеет очухаться, я отделаюсь сорока шиллингами и общественным порицанием. С другой стороны, – продолжает он, понемногу приходя в себя, – если у констебля вздуются шишки, а у старого Уотерспуна разыграется печень, мне грозит заключение сроком на месяц без всякой возможности замены штрафом. Конечно, если меня угораздит…
Обе двери он оставил открытыми, как мы обычно делали в дневное время, так как наши комнаты находятся под крышей. Тут вваливается мисс Дортон, секретарь мистера Пэрабла. Не видя меня, она падает на стул и взрывается рыданиями.
– Уехал! – выпаливает она. – Забрал кухарку и уехал.
– Уехал! – повторяет шеф. – Куда?
– В свой коттедж в Фингесте, – сквозь всхлипы выговаривает она. – Мисс Булстрод зашла сразу после вашего ухода. Он сказал, что хочет сбежать ото всех подальше и хоть несколько дней провести спокойно. Сказал, что потом вернется и сам все уладит.
– Что уладит? – раздраженно переспрашивает шеф.
– Четырнадцать суток! – завывает мисс Дортон. – Для него это смерть.
– Но дело будет рассматриваться только в среду, – возражает шеф. – Откуда же взялось число четырнадцать?
– Мисс Булстрод виделась с судьей. Он говорит, за неспровоцированное нападение всегда дают четырнадцать суток.
– А его как раз спровоцировали! – возражает шеф. – Противник первым начал – сбил с него шляпу. Вот и пришлось защищаться.
– Она так и объяснила. И судья согласился, что это меняет дело. Но беда в том, – продолжает она, – что найти того, второго, мы не можем. А по доброй воле он, конечно, не явится в суд.