Друзья из Сары-Тепе

— Ого, путешественник вернулся, — сказал Борис Яковлевич, — ну, рассказывай.

— Я-то расскажу, а вы-то что, поссорились, что ли?

— Не поссорились, а расстроились. Татьяна Васильевна руку сломала, — сказал Андрей Петрович.

— Споткнулась о ровное место, — сказала Нина Георгиевна.

— Врачи упаковали руку в гипс, дядь-Боря упаковал Татьяну Васильевну в самолёт и отправил в Ленинград, — сказал Лёня.

— Жалко Татьяну Васильевну, — сказала Лидочка, — и экспедиция теперь без художника.

— И как раз сейчас, когда обнаружены новые росписи, — со вздохом сказал Борис Яковлевич.

— Дядь-Борь, да выпишите из Ленинграда другого «мазилу», и дело с концом, — тоже со вздохом сказал Леонид. Ему здорово надоела эта тема.

— Не успеем, Лёня. Пока найдём, пока пропуск оформят. Копать-то нам осталось меньше месяца. — Борис Яковлевич снова вздохнул, потом помолчал, потом посмотрел на Севкиного папу:

— Андрей-ака, в армии тебя рисовать не учили?

Военную службу Андрей Петрович проходил в топографических войсках. Поэтому в экспедиции он не только готовил обеды, но и делал замеры, и рисовал срезы холмов.

— Нет, — ответил за папу Севка. — Рисовать отец не умеет. Пистолеты он, правда, здорово рисует, зато больше ничего не умеет. — Севка тоже вздохнул.

И тут (с ним это вообще случалось довольно часто) его как осенит:

— Придумал! — заорал он. — Есть художник! В нашем классе учится. Он овец рисует, и Катьку, и Карлсона, и облака.

— Севка, — сказал Андрей Петрович, — не шуми, пожалуйста. Карим не сможет делать точные прорисовки стен.

— А вот и сможет. Сделал же он для стенгазеты точную прорисовку космического корабля.

— Иди поешь, парень, — сказала Нина Георгиевна. — Тебе в термосе ужин оставлен.

Севка давным-давно заметил, что взрослые сначала не обращают внимания на то, что им говорят дети, а потом спохватываются. Так вышло и на этот раз. Вечером его чуть ли не высмеяли, когда он сказал про Карима, а на другой день Борис Яковлевич как миленький явился в школу и осматривал выставку акварелей. Потом, во время перемены, он отыскал Карима. Катя и Сева подошли сами.

— Скажи, пожалуйста, Карим, ты бы мог скопировать это? — Борис Яковлевич протянул Кариму фотографию. На ней был невзрачный цветок, похожий на маленькую дыньку. И стебелёк, как хвостик у дыньки, а вместо лепестков — кривые треугольники.

— Ну и цветок, — сказала Катька. — Да он вам в сто раз лучше нарисует.

Борис Яковлевич даже испугался:

— Мне лучше не надо. Рисунок должен быть точной копией того, что сделал древний художник.

— Я понимаю, Борис Яковлевич, — сказал Карим. — Наверное, смогу. Я срисовывал с картинок породы овец, дедушка говорил, что даже шерсть получалась точь-в-точь. А ты, Катя, плохо рассмотрела — цветок красивый.

— Конечно, он очень красивый, — горячо начала Тоня-Соня. — Это бутон лотоса. Он собрал вместе свои лепестки, чтобы потом на рассвете их распустить.

Борис Яковлевич с удивлением поднял глаза. Он не заметил, как их небольшую группу окружили ребята.

— Правильно, бутон, — кивнул он Тоне-Соне.

Катька закусила губу — она терпеть не могла попадать впросак.

— Всё равно фотография точнее рисунка, — сказал Саттар. — Борис Яковлевич, давайте делать фотографии.

— Дорог совет старца — сверстника твоего отца, — не удержался Анвар.

— Фотографии мы тоже делаем. Только, понимаете, настенные росписи дошли до нас очень попорченными — все в пятнах, в трещинах. Иногда просто трудно различить, где линия рисунка, а где трещина лопнувшей штукатурки. Художник отберёт и срисует правильно, а фотоаппарат сфотографирует всё без разбору. Вот почему непременно надо делать прорисовки, ведь на месте виднее, как расположен узор.

Борис Яковлевич говорил с ребятами, словно со взрослыми. Всем это очень понравилось. К концу разговора четвёртый «Б» осмелел настолько, что стал проситься на экскурсию в Сары-Тепе.

— Пятые классы возили, шестые возили, а мы всё маленькие да маленькие!

— Хоп, — сказал Борис Яковлевич, — готовьте фонарики — поговорю на заставе.

Потом состоялись переговоры «на высшем уровне», в результате которых Севка долго кричал «ура»: Борис Яковлевич с разрешения Гульчехры Хасановны зачислил Карима Юлдашева в состав экспедиции без отрыва от школы.

Потом состоялись ещё одни переговоры, тайные. Они сопровождались просьбами, плачем, обидой, новыми просьбами и, наконец, поцелуями. В результате этой тайной беседы Катькин отец, доведённый, по его собственным словам, почти до инфаркта, разрешил своей дочери работать в Сары-Тепе. Катька попыталась было выклянчить пропуск на Карлсона, но тут Дмитрий Фёдорович оказался неумолим. Карлсону разрешено было сопровождать экспедицию лишь до заставы и там коротать время в обществе пограничных собак.

— Кстати, поучится у них уму-разуму, — сказал Дмитрий Фёдорович.

— Вот ещё! — От возмущения Катька тряхнула кудряшками. — Что, у нас Карлсон неграмотный, что ли?

— Ну-ка скажи, что он умеет?

— «Сидеть» — умеет, «рядом» — умеет, «голос» — умеет, лапу давать — умеет, чужих в дом не пускать — тоже умеет.

— А не вздрагивать, если над ухом в ладони хлопнут — умеет? А по следу идти — умеет?