Читаем Друзья Высоцкого полностью

В 1988 году «Ашик-Кериб» был представлен на венецианском кинофестивале. «Лучшей витрины перестройки в советском кинематографе, чем фильм «Ашик-Кериб» Сергея Параджанова… на фестивале в Венеции трудно было желать, – писала французская газета «Монд». – Перед нами парад икон и миниатюр, одухотворенный народными традициями творчества… Как и его ленты, Параджанов в жизни задрапирован с ног до головы пестрыми тканями, ювелирными украшениями. Поистине – передвижное произведение искусства. Но он поражает гостей фестиваля в Венеции не только внешним видом, но и откровенностью своих высказываний. В свои 64 года он, наконец, очутился в Западной Европе. Вчера – Голландия, сегодня – Венеция, а завтра его ждут в Нью-Йорке и Париже…» В Книге рекордов Гиннесса даже появилась строка, отмечавшая режиссерский рекорд – три десятка кинонаград в двадцати странах.

На ХХVI Нью-Йоркском международном кинофестивале он также презентовал «Ашик-Кериба». Несмотря на неважное самочувствие, Сергей Иосифович был весел, остроумен. Американские журналисты ловили каждое его слово, он был неистощим на шутливые признания: «Когда собирались в Америку, советское правительство выделило мне суточные из расчета 22 доллара в день, а моему оператору – 23. После чего я подумал, что он – шпион, приставленный ко мне. Затем выяснил: ему дали больше потому, что он моложе – ему нужен «аксессуар» для любви. А моих денег как раз хватило на букет, который дарю вам… Я хочу без денег прожить в коммунизме в Америке, и с утра это получается. Если бы не Майя Плисецкая, я бы умер здесь с голоду. Перед отъездом она посоветовала купить 100 пачек сыра «Волна» по 17 копеек. Он вроде бы не усыхает…

Я – экспонат перестройки. Долго сидел в тюрьме, три пятилетки был невыездным и очень хорошо себя чувствовал. Но советскому правительству понадобились учебные пособия, и… оно подарило мне поездки в четыре капиталистические страны… Вы, друзья мои, должны понять, как трудно мне будет возвращаться в социализм… Я сейчас могу снимать все, что захочу, меня везде приглашают… Но я уже – «Травиата» в четвертом действии».

Действительно, Параджанова завалили самыми заманчивыми проектами. В Голливуде ему предлагали снимать «Песнь о Гайавате», в Германии – «Доктора Фауста», а итальянцы – «Божественную комедию». «Я мало снимал, – предчувствуя свой скорый уход, сожалел Параджанов. – В моих шкафах 23 нереализованных сценария. Мне трудно… Мы унесем с собой в нашу смерть частицу себя, и это трансформируется в тайну…»

В одном из тех шкафов лежал сценарий «Дремлющий фонтан» по мотивам пушкинского «Бахчисарайского фонтана». Он рисовал не мир Пушкина, Лермонтова, Андерсена – он рисовал свой мир, в котором живут Пушкин, Лермонтов, Андерсен, «экранизируя» не произведение, но само творчество. Одинокий Пушкин, незримый для зевак, бродил по развалинам Бахчисарая. Сумрачный Лермонтов догонял в ледяном горном потоке бурое перо орла. Андерсен не сидел за столом, задумчиво устремив взор во вдохновенное небытие, как несостоявшийся параджановский Карл Маркс, а вышагивал по родному городу Оденсу, населенному его же героями, такими, как Оле-Лукойе.

Еще в заключении Параджанов написал новеллу «Король Лир», которую считал готовой заявкой на сценарий. Он переселил шекспировских героев – отца и трех его дочерей – в современный мир. Герой – председатель колхоза строит дом для дочерей, но позже предстает перед судом как расхититель. И дочери обвиняют его в воровстве. «В колонии он был молчаливый, он был сдержанный и благородный, – писал Параджанов. – Но трагедию испытывал колоссальную: к нему никто не ходил на зону. Он отказывался от свиданий, от бандеролей, от всего…» А когда отец вышел из тюрьмы, дочери отвернулись от него. Кроме самой младшей – Корделии.

Посвящая друзей в свои творческие планы, Сергей Иосифович ясно видел: «Удивительный материал для сценария! Удивительный, типичный для Украины! Жестокость дочерей! И время! Время!..»

Его подкосила смерть любимой сестры Анны. Через несколько месяцев у него самого обнаружили рак. Параджанова доставили в Москву, положили в Пироговку, сделали операцию, удалили легкое, но состояние художника не улучшалось. Друзья посоветовали ему известную клинику в Париже (три года назад в ней лежал Андрей Тарковский). Армянская диаспора прислала за ним спецсамолет. Но курс лечения, проведенный лучшими французскими специалистами, Параджанову не помог. Он впал в беспамятство, биологическая жизнь поддерживалась искусственно. 17 июля 1990 года Параджанова привезли в Ереван, где спустя три дня он скончался. Сергея Иосифовича погребли в пантеоне гениев армянского духа, рядом с Арамом Хачатуряном, Вильямом Сарояном, Фрунзиком Мкртчяном и другими тенями… незабытых предков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное