Друзья Высоцкого: проверка на преданность

«Дорогой мой, любимый друг Славик!.. У меня много событий, в основном не очень хороших, – писал Высоцкий весной 1972 года Станиславу Говорухину. – Например: утвердили меня в картину «Земля Санникова», сделали ставку, заключили договор, взяли билеты, бегал я с визой для Марины, освобождение в театре вырывал с кровью у директора и Любимова, а за день до отъезда Сизов – директор «Мосфильма» – сказал: «Его не надо!» – «Почему?» – спрашивают режиссеры. «А не надо, и все! Он – современная фигура» и т. д. в том же духе. А рядом сидящий Чухрай, чья смелость и принципиальность кончились вместе с культом личности, этот Чухрай, который накануне говорил мне: «Вы, и только вы и никто более, иначе нет фильма!» – на этот глупый аргумент дирекции заявил: «Да нет! Он у нас не утвержден!» Словом, билеты я сдал, режиссеры уехали все в слезах. Умоляли меня пойти похлопотать и так далее…

Видишь ли, Славик, я не так сожалею об этой картине, хотя роль и интересная, и несколько ночей писал я песни… нужно просто поломать откуда-то возникшее мнение, что меня нельзя снимать, что я – одиозная личность, что будут бегать смотреть на Высоцкого, а не фильм, а всем будет плевать на ту высокую нравственную идею фильма, которую я обязательно искажу, а то и уничтожу своей неимоверной скандальной популярностью…»

Высоцкий в роли Крестовского в картине был спешно заменен на Олега Даля, который ранее уже проходил пробы, и между ними, конечно, могла пробежать черная кошка. Но заблудилась, пробежала мимо.

…После очередных «Антимиров» дружной компанией актеры завалились в любимые «Гробики» (ресторан «Кама», располагавшийся рядышком с «Таганкой», где успешно гробили свое здоровье и Высоцкий, и Золотухин, и Смехов, и Бортник, и Шаповалов, и все остальные). Сюда же приводили гостей театра. Таковым в тот вечер являлся Даль.

Чувствуя себя в какой-то степени неловко из-за «Земли Санникова», Олег теребил Высоцкого:

– Володь, ты не обижайся на меня, так получилось. Они меня в последний момент дернули… Я не предатель.

– Да ну, какая ерунда, – улыбался Высоцкий. – Ты-то тут при чем?

– Картина все равно ни к черту не годится, – приободрился Даль. – Эти ребята способны разве что дешевое шутовское зрелище снять с песнями…

– Угу, – кивнул Высоцкий. – Знаешь, я не так сожалею об этой картине, сколько о благополучно похороненных моих песнях. Я их несколько ночей подряд писал – и «Белое безмолвие», и «Балладу о брошенном корабле»… А «Кони привередливые» не слышал еще?

Олег отрицательно мотнул головой. Владимир огляделся по сторонам, оценивая местную публику:

– Ну, тут я петь, конечно, не буду. Как-нибудь в другой раз…

– Знаешь, Олег, – продолжил Высоцкий, – от меня почему-то сначала требуют тексты, а потом, когда я напишу, выясняется, что их не утверждают где-то очень высоко – у министров, в обкомах, в правительстве, и денег мне не дают, и договора не заключают… Вообще, если дальше так все пойдет, мне и до проб будет не добраться, вырубят меня с корнем из моей любимой советской кинематографии. Но в другую меня не пересадить, у меня несовместимость с ней, я на чужой земле не зацвету, да и не хочу я…

А Даль все никак не мог отвязаться от «Санникова». Клял себя, что легко согласился сниматься в этой паршивенькой, в общем-то, ленте, хотя сценарий был серьезный: «Эти режиссеры просто клинические недоноски со скудным запасом серого вещества, засиженного помойными зелеными мухами. Здесь лечение бесполезно. Поможет полная изоляция…».

– Мы во время съемок, – рассказывал он, – даже отправили хулиганскую телеграмму дирекции «Мосфильма» с требованием заменить режиссеров (это читалось между строк): «Сидим в говне на волчьих шкурах. Дворжецкий, Вицин, Даль, Шакуров». Но руководство студии «пошло своим путем»: провели индивидуальную воспитательную работу с каждым из «подписантов».

– Я, – скромно признался Даль, – сдался последним.

– А как у тебя сейчас? – поинтересовался Высоцкий. – С «Современником» уже всё?

– Думаю пока, – неопределенно ответил Даль. – Я же в Питер сбежал, к Лизе. Вот уже второй сезон маюсь в Театре имени Ленинского комсомола, у Гены Опоркова. Сейчас репетирую там арбузовскую пьесу «Выбор». Словом, вы-би-раю… Зато в Ленинграде у меня есть дом, малые радости семейного бытия…

* * *

После неудачного «путешествия из Петербурга в Москву», оскорбительного разговора с Далем по телефону («Какая еще Лиза?»), гордая девушка больше не предпринимала попыток связаться с Олегом.

Сам он объявился в Питере только в мае 1970 года. В коридоре «Ленфильма» бросился к ней навстречу с такой радостной улыбкой, что она тут же растаяла, забыв про недавнюю обиду.