— Шоссе Ерушалайм. В Яффо. За мечетью первый поворот в сторону моря. Ресторан «Калабуни и сыновья». Утром, восемь часов, в ближайшую среду, — сообщил он.
Глава 7
Рассвет разодрал ночную пелену в клочья. Тёмные лоскуты блекли и прятались за фасады зданий. Похожая на жёлтую заплату луна заглядывала в пустые глазницы Яффского маяка. Он отслужил сотню лет и, подарив хрустальную линзу собрату в Ашдоде, уже с полвека оставался дневным ориентиром. Клейкая сырость, как губка, впитывала палитру огней и благоуханий. Первозданными они ощущались только по утрам. Трогательно светились фонари. Словно впервые пахло морем и рыбой. Рыбаки в этот час торговали предрассветным уловом с пришвартованных лодок. Ветер подмешивал запахи кокосовой стружки, корицы, тушёного мяса и нута. Доносились крики зазывал из продуктовых лавок. Как и три тысячи лет назад, узкие улочки вели к набережной. По истертой до блеска, словно лакированной, брусчатке, под верёвками с бельём, протянутыми между крышами зданий, спускались к причалам первые покупатели. Преимущественно арабы в белых халатах, клетчатых «арафатках» и шлёпанцах на босу ногу. Женщины, безликие тени своих повелителей, семенили поодаль в чёрных хиджабах, подгребая полами одежд походя брошенный мусор. Час туристов, спешивших в вещевые ряды, ещё не настал. Время застряло у шлагбаума на въезде в порт, когда продавец халвы, измождённый и очень смуглый старик, опустился на колени для намаза.
На четвёртой трассе Акель Халаби разогнал «Опель» так, будто мечтал взмыть к облакам, но в Тель-Авиве стал осторожнее. Здесь он бывал редко. Рядом с ним, сросшись с сиденьем, скучал Анвар, позади глазели по сторонам Буз и Монир. Яффо встретил друзов настороженно. Как будто в их визите крылся подвох. Было пасмурно. Некстати напрашивался дождь. Виды в окнах быстро мелькали, словно руки шулера тасовали колоду карт. Уют антикварных лавок исподволь уступал место упадку, кое-где даже краху. Оборванным проводам на столбах, развалинам, мусорным останкам и праздным сквознякам. Богемные граффити — мыслители древности в загадочных позах, нездешние гендерные идолы и психоделические волы на эпикурейских пастбищах сменились вооружёнными монстрами с кровоточивой символикой террористов. На вывесках иврит и латиницу потеснила арабская вязь. Стали явственней слышны крики чаек и кислая вонь трущоб. Казалось, в глубине кварталов разверзнутся предместья Дамаска или Каира. К реальности возвращали небоскрёбы Тель-Авива. Они уже виднелись.
Особняком от забегаловок с уличной снедью к ближним постройкам тулился ресторан «Калабуни и сыновья». Известный в арабской среде не только изысканной кухней. В недрах заведения зарождались глобальные проекты — политические интриги, миллионные сделки и планы террористических актов. Сюда ни при каких обстоятельствах не мог попасть случайный человек.
Припарковав машину возле заведения, Акель Халаби хмуро разглядывал линялый, на трёх языках, плакат: «Частное мероприятие. Мест нет». Резко проступали на его щеках отметины, полученные в детстве после взрыва самодельной петарды. Тёртому армейскому прапорщику было не по себе. Проснулось совестливое предчувствие. Не хотелось иметь дело с сомнительной организацией. Чувствовалось, что лощёный арабчик Абу Кишек чего-то недоговаривал. Не исключено, самого главного. Но убедительных аргументов, чтобы уличить его в нечистоплотности, не находилось. Напротив, Бог ведает, последние события подтолкнули друзей искать любую, пусть даже с душком, поддержку. Но найти и тут же лишиться, не узнав, во что выльется помощь, было если не скудоумием, то кощунством. Неопределённость раздражала. Шанс выбраться из трясины, тянувшей на дно, придавал решимости, но притуплял здравый смысл.
На стене у входа в ресторан красовались искусно прорисованное окно с траурными витражами, ненужное крыльцо под триумфальной аркой, помятая бочка и никем не занятый трон. Намёком на продолжение картины смотрелся охранник. Он восседал на стуле рядом с запертой дверью и равнодушно зевал, не проявив к визитёрам ни интереса, ни враждебности. Странным казалось совпадение. Лицо араба, как и у Халаби, пересекали шрамы. Подошёл Анвар и остановился напротив стража.
— Мы по приглашению шейха Музаффара, — объявил он.
— Поменьше варнякай, друз. Широко шагаешь, штаны порвёшь, — проворчал тот, предостерегающе подняв руку. Бледная физиономия и наколки на растопыренных пальцах подсказывали о его отношениях с криминальным миром. С презрительным видом араб принялся проверять гостей по фотографиям в мобильном телефоне. Не скрывая неприязни, он словно разбирал их на атомы. Друзья переглянулись. Восприятие причастности к тайной силе, управляющей миром, хирело, как медуза, выброшенная волной на раскалённый песок. Неуверенность часто придаёт храбрости, и Буз, вспомнив о своей ответственности за происходящее, вынырнул из-за спины Анвара.