Дубинушка

И потом с грустью добавит: а куда ж и деваться-то им: казаки-то лихие частью спились, частью разбежались по городам и там пытают судьбу. Мор на русскую землю пошёл, сатана в Кремле поселился. А он, сатана, умнющий, недаром с ним и сам Бог сладить не может. Иногда и отгонит от людей подальше, но проходит время — и сатана снова верх возьмёт. Наш сатана беспалый; русский богатырь Илья Муромец в схватку с ним вступил и два пальца у него на руке оттяпал. И ещё душил его наш Илья, и оттого сатана голос потерял; не по-человечьи он говорит, а как-то рычит по-медвежьи и глазами нехорошо зыркает. А чтобы его армия не трогала, он из Генерального штаба список полковников потребовал. Отчертил из них пятьсот человек и тут же указ написал: присвоить им звание генералов. С тех пор эти «лампасники» — так зовут кабинетных генералов, которые пороха не нюхали — в рот президенту смотрят и как истуканы головами кивают, — одобряют, значит. Одним словом, сатана и раньше на Русь являлся, но он мало отличался от человека, а нынешний на большую обезьяну похож. А те, кто его близко видел, говорят, что из глаз у него искры вылетают, и если та искра попадёт на человека, то тело до кости прожигает. Однажды подвыпивший казачишко, распустив слюни и тараща на Евгения ошалелые глаза, сказал:

— Врешь ты всё, Евгений. Где только и научился, — в тюряге, наверное.

На что Евгений заметил:

— В тюряге многому научиться можно. Там народ трезвый, а на трезвую голову дельные мысли приходят.

И в тот раз про сатану новую быль рассказал:

— Я по зарубежному радио слышал: наш правитель министров лёжа у себя дома принимает. Так будто бы английский премьер Черчилль в силу своей старости и чрезмерного веса делал, но тот был умным, а этот?.. Долго он смотрит на пришедшего, а потом скажет:

— Ты кто таков?

Ну, тот отвечает, кто он и зачем пришел. А «всенародно избранный» покажет ему на дверь:

— Иди, милый, иди. Я, па-анимаешь ли, забыл, зачем тебя звал. В другой раз придёшь.

Не знает он, какое задание давать министрам, потому священники и говорят: он и есть сущий сатана, а сатана души не имеет, он хотя и сильный, но сила его только в одном проявляется: как бы побольше навредить людям.

Мария подрастает у Евгения на глазах. Вот она на рынок ходить стала, кавказцам помогает. Дядя Женя Пирата к себе в хлев перевёл, кормить его и ухаживать за ним стал, а Сильву Мария в своём подворье оставила. Как-то дядя Женя сказал Марии:

— Матери у тебя нет, так ты не обижайся, вместо неё я тебе совет дам: ты кавказцев близко к себе не подпускай. У них руки липкие и — грязные. А если кто обидит, мне говори, я им покажу, кто у нас тут хозяин.

В другой раз заметил:

— Ты, Маша, ходи ко мне, как домой. Одиночество томит и сушит. Мы все тут родственники. Я тоже тебе не чужой. А на рынке не по тебе работа. У тебя козочка, а у меня тыквы, картошка есть. Я варений много банок заготовил, а в другой раз и Денис кролика даст. Он сейчас частенько Пирата у меня берёт, за кормами ездит.

Случается, о жизни речь заведёт:

— Жениха для тебя подсматриваю. Ты теперь на выданье. Пора уж.

— Дядь Жень, не говорите вы про такое. Мне даже думать боязно об этом.

— А чего и бояться? От судьбы своей бабьей не уйдёшь. Лишь бы женишок трезвый попался. Сейчас трезвые мужики в большом дефиците.

— Ну, не надо. Прошу вас.

Машу такие разговоры смущали, но она хотя и возражала, но не обижалась.

Евгений любит политические разговоры. О нём в станице говорят: «Наш доморощенный философ. Умнющий, дьявол! Страсть какой умный!..»

У него в сенях во всю стену плакат синей краской нарисован: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой». И в скобках простым карандашом подмалёвано: «Гёте это сказал, немецкий поэт». Почти каждому, кто приходит к Евгению, он показывает на плакат, говорит: «Ты за свободу каждый день идёшь на бой или как?..» В ответ слышит: «А ты сам-то ходишь за неё, эту самую свободу, на бой, да ещё и каждый день?..» Евгений серьёзно говорит: «Я — да, каждый день бьюсь за жизнь и свободу. Вот и сегодня ткнул тебя носом в плакат: значит, кое-что уже сделал. А вечером ко мне рыбаки из города приедут. Разный народ, профессора, журналисты — тоже приезжают. Я с каждым из них этот политический разговор заведу. И каждому скажу: «Не я, а поэт немецкий это написал. О чём-то он уже думал, когда стихи такие сочинял. Меня-то за такие слова идиотом назовут, а того-то немца крутолобого дураком не назовёшь».

Если женщина к нему заглянет, разговор заведёт о детях. Упрекать зачнёт: «Как же это так? Женщина ты молодая, здоровая, красивая, а детей не рожаешь. А как же народу русскому быть — погибать из-за таких, как ты?.. Ты вон посмотри на цыган и кавказцев, прихлынувших к нам в станицу. У них по семь-восемь детишек и почти каждая молодая женщина с животом ходит.