Дубинушка

— Если так, то конечно. Стели мне на диване.

Постелила ему на диване, а сама в спальню пошла. Приоткрыла занавеску на окне, смотрела на улицу. Снег под луной отливал синим светом и тихо искрился и будто бы дышал, как живое существо. Крыши на соседних домах темнели большими пятнами, а дорога тянулась к лесу, и там, казалось, чернели какие-то тени, и они будто бы двигались, угрожающе собирались в кучу, точно это были люди или звери. Маша задёрнула занавеску и глубже зарылась под одеяло. Она слышала, как билось в груди сердце, стучало в висках, и страх от всего пережитого копошился во всех уголках сознания. Подумала: «Как хорошо, что у неё остался ночевать…» Она хотела назвать его отцом, но даже мысленно не могла этого сделать. И с тревогой подумала: «Так что же я и всё время буду называть его дядей?..»

Мария долго не могла заснуть. Нельзя сказать, чтобы открытие её поразило; она и раньше ощущала на себе его отцовскую заботу. О чём бы его ни просила, он всё для неё делал, а частенько ссужал и деньгами. И тут ей пришла мысль: и его одарить. И сделать это так, чтобы он никогда не узнал, что деньги от неё, иначе пойдут расспросы, что да как, да откуда взялись. Подумала и о том, что и Денису надо дать денег, и другим односельчанам… Ей-то зачем так много!

Думала об этом, уже засыпая, спала она крепко, до тех пор, пока в дверь не постучали: «Эй, девка! Я пошёл. Закрывайся!». И отец хлопнул дверью. А на дворе его радостным лаем встречал и провожал Шарик.

Маша оделась и первым делом затопила плиту. Жаль, что у неё не было печки русской, как в иных старых домах; в её небольшом домике ещё дедушка сложил голландку — так с давних, старинных времён называлась плита с кирпичным массивным дымоходом. И плита, и дымоход нагревались быстро и на все сутки удерживали тепло, и кастрюли с приготовленной едой тоже были тёплыми до самого вечера.

Сегодня Маша стала готовить себе и Сильве овсяную кашу. Было ещё темно, когда она, сидя у окна и налаживая свою причёску, увидела дядю Женю и Дениса, идущих по улице и о чём-то оживлённо беседующих. Очевидно, они направлялись в магазин, который к этому времени открывался. Маша, не раздумывая, метнулась в сарай и достала из-за мешковины три упаковки долларов. Думала так: Денис — фермер, ему нужно кормить кроликов — ему я дам две пачки, отцу — одну. Набросила на плечи куртку и вышла на улицу. На счастье никого вокруг не было, и Маша, зная, как открывать форточку спальни дяди Жени, кинула ему на постель пачку денег. Форточка Денисовой гостиной всегда была открытой, и Маша опустила ему на стол две пачки. И, успокоившись и оглядев всё вокруг, чинным шагом направилась в свой курень. Воображение её ярко рисовало картину, как дядя Женя и Денис раскроют упаковки и увидят кучу долларов. Что они подумают и что затем будут делать с деньгами?

Ей стало вдруг смешно. Смех душил её, и она хохотала в голос. Присела на снежный холмик и смеялась, смеялась. От природы Мария была смешливой и страсть как любила потешные ситуации. Эту так неожиданно сотворённую ею историю она находила не только счастливой, но так же и таинственной, и особенно, забавной. Они, конечно же, как и она, перво-наперво подальше запрячут деньги. И станут ждать, не объявится ли человек, который подбросил их, и не потребует ли деньги назад? Мысль эта их испугает, но она непременно придёт им в голову. Не могут же такие большие деньги упасть с неба. Кто-то непременно объявится и скажет: «А ну-ка, гаврики, давайте назад мои денежки». Но кто же это такой чудак, который так рискованно разбрасывает свои деньги?..

Эти вопросы волновали Машу, смешили её, и она чувствовала себя счастливой. Никогда в жизни ей не было так весело, любопытно и интересно. Ах, поскорее бы они пришли из магазина, и тогда Мария к ним придёт и станет болтать о каких-то пустяках, в то же время наблюдая за ними, жадно ловя каждое слово, каждый их жест. Вот только бы не рассмеяться и не выдать своё участие в этой грандиозной финансовой афере.

Её клиенты не заставили себя ждать; весело болтая и размахивая руками, они шли по улице и даже не взглянули на Машину избушку, не цыкнули на Шарика, который то ли от радости встречи с ними, то ли от инстинктивного желания защищать свой дом лаял, визжал и метался у калитки.

Маша знала: мужики выпили по сто граммов водки. Денис обыкновенно ходит по улице чинно и руками не размахивает, но если он идёт с дядей Женей, да ещё после возлияния, он и говорит громко, и руками машет, будто на него нападают комары и он их отгоняет. Дяде Жене он говорил:

— Вы вот умеете: глоток выпили и будет — больше ни капли. А я не могу; нальют полстакана, я и лакаю, пока дно не увижу. Боюсь обидеть казаков, подумают ещё, что ломаюсь. Нет-нет, я больше по утрам в магазин ходить не буду. И вы меня не зовите.