Дубинушка

О, Мать-Россия!.. Как же ты велика и как младенчески доверчива и беспечна!.. Ты, как слон, добродушно взираешь на мир и не видишь вьющихся над головой кровососущих тварей, не замечаешь ползущих у ног гадов, способных наносить смертельные укусы. Неужто и тебе Богом и судьбой уготована участь американских индейцев и китайских маньчжуров, гордых и смелых ассирийцев и палестинцев, на наших глазах бьющихся из последних сил за право жить на своей земле?.. Ответь нам, Господи: удержим ли мы Тройку-Русь, несущуюся сквозь огонь и беды по дорогам истории, или уроним удила и она свалится в кромешную бездну?.. Сдюжим ли ещё и эту мировую язву, поразившую и уже погубившую все страны Арабии, Америки и Европы? Ответь нам, Отче небесный! Дай нам силы для Борьбы и Победы!

Сергей от рождения тоже русский человек, ему хотя и редко, хотя и несколько в другом роде, но тоже временами западали мысли о судьбе давшей ему жизнь Родины. Он тогда вдруг вскидывал назад голову, устремлял свой взор в пространство и — думал, думал. На минуту забывал о своих смертных грехах, о том, что и он загрязнил себя и испачкал воровством и ложью, и по его вине учителя и врачи, рабочие и воины получали мизерную зарплату, а порой месяцами и не получали вовсе, и тогда сердце матерей разрывалось при виде голодных детей, а мужики не знали, где найти работу и куда податься. Сегодня Сергей не отшвырнул от себя с раздражением листовки, а улёгся на диван и пододвинул к себе стопку полусмятых, местами разодранных листков с обжигающими сердце словами. Читал:

«Встань с колен, великая Россия! Ну, Россиюшка, вставай, вставай!..»

«Есть, есть они, русские люди, кто душу и сердце не продавал».

«Не забудем горящий Дом советов, придёт, придёт он, час расплаты, за всё ответит чужеродный сброд!..»

«Встаньте с нами, рабочий и воин, поднимайся, рабочий народ, Трудовая Россия на марше, Трудовая Россия идёт!..»

Больно защемило сердце Сергея, двинул от себя пылающие огнём призывы неведомых патриотов, верных сынов несдающейся России. Отвернулся к стене, обхватил голову руками, пытался заснуть. Но где там! Разве уснёшь под грохот такого набата. Стучало в висках, болело сердце. В голове колотились слова: «Листовочная война!.. Что за ними, этими огненными птицами, летящими над городом, над головами людей? Маленькие, кое-как приклеенные на заборах, на стенах домов, они гудят посильнее колоколов, зовут к борьбе, напоминают о героях, которых во все трудные времена истории в народе русском всегда было много. И чем труднее время, чем опаснее и ближе подходил враг, тем героев становилось больше. И, наконец, сбывались вещие слова песни: «У нас героем становится любой!..»

За стенами спальни ухали и бухали барабаны рок-музыки, в моменты, когда они затихали, раздавались чьи-то истерические голоса, а то они сплетались в один клубок и, казалось, раскачивали люстру, блестевшую хрустальными гранями в свете молодого месяца.

Сергей ворочался с боку на бок и раздражался всё более, но наступал момент, когда раздражение, словно морская волна, откатывалось, и тогда начинались видения. Из мрака выступал вверенный ему город, сначала неясно очерченным силуэтом, но потом линии становились всё чётче, на улицах всполохи огня и дыма, бегущие, орущие цепи солдат, грохот канонады. Война, бои на улицах, на площади Павших Борцов. А то вдруг всё стихало и где-то далеко, в районе трёх больших заводов, возникала колонна людей и красные флаги над головами. Марш красно- коричневых. Фаланги парней в чёрных рубашках. «Надо стрелять!.. Из пушек и пулемётов!» Говорит человек, бесформенный и красный, как сарделька. «Гайдар! Но откуда он, в нашем городе?.. Он в Москве, как и Горбачёв, и Бурбулис. Они возглавляют институты, фонды, готовят аналитические справки, советуют, наставляют. А у нас… вон они за стенами спальни. И тоже — галдят, кричат. Кому-то и что-то готовят, — и ему, Сергею, советуют, готовят бумаги. Завтра их принесёт Мариам и он подпишет — все до одной. Пробовал возражать — где там! Поднимался такой гвалт — хоть беги.

Поднялся и, не зажигая свет, долго ходил по комнате, пытался нащупать таблетки, но их у него отняла Мариам. Боялась, как бы он не принял большую дозу снотворного. Муженёк пока был ей нужен. Придёт время, и его положение изменится.

Позвонил на проходную.

— Саулыч, ты?.. Зайди ко мне — и так, чтобы никто не видел. Захвати таблетки — ну, те, снотворные… которые покрепче. Самые сильные! Слышишь?..