Дубинушка

Саулыч — главный вахтёр. Их четверо, но он — главный. Кому-то из обитателей Дворца понравилось экзотическое отчество старика: Саулыч. Вроде бы как от того библейского Савла, который стал Павлом. И хотя имя у него было вполне русское — Григорий, но вот фамилия — не поймёшь какая: Хряпа. Григорий свою фамилию не любил и просил называть его по отчеству: Саулыч. Обитатели дворца знали, конечно, его национальность, но молчали. Говорили о нём то хасид, то хазарянин, то есть выходец из древнего астраханского царства Хазарии. В этих разговорах о нём было много разноречий и путаницы, а во всём остальном, и особенно в имени его родителя Саул, всё было ясно для тех, кто подбирал кадры. Для полной ясности скажем, что критерии эти были очень строгими: тут как огня боялись проникновения «русского элемента». Перефразируя слова из пушкинской сказки, скажем: «Здесь Русью не пахнет». Не затесался бы гой! — вот что было тут самым важным. Для фаланги Мариам, которая сплелась в тесный клубок и жужжала во всех комнатах и на всех углах обширной усадьбы, хватало одного русского — Сергея. В другой раз к нему по спешным делам приезжали русские чиновники, — из высших, конечно, — но тут уж ничего не поделаешь. Велика была власть Мариам, но в каждую щель запустить свои коготки она пока не могла. Да вроде бы и в будущем ей это не светило. Маловат был в городе контингент молодцов с двойным гражданством, и с каждым годом их становилось всё меньше. Одни устали от «косых взглядов», устремлённых на них со всех сторон, другие боялись взрыва общественного котла, а третьи набрали столько капиталов, что теперь думали об одном: как бы их разместить понадёжнее, а самим залечь поглубже. Оставались ненасытные и те, которым казалось, что власть они взяли надолго, пожалуй, навсегда, а от всяких «косых» взглядов можно укрыться во дворцах, подобных вот этому «Полосатому Барану», да в автомобилях с затенёнными стеклами. И было бы с их стороны опрометчиво допустить в среду обитания хотя бы одного чужака.

Саулыч единственный во дворце имел ключи от входа в Сергеево крыло и от всех его комнат. Замки он открывал не спеша, бесшумно и входил словно тать: невидимо и будто бы даже не входил, а затекал по воздуху. И сейчас он вошёл бесшумно, свет не включал; в спальне появился как бесплотный дух: сел за круглый стол и устремил полусонные, чуть прикрытые глаза на Сергея, недвижно лежащего на диване.

— У вас чего?..

Сергей повернулся к нему и долго и молча смотрел на то место, где угадывалась фигура Саулыча.

— Тебя никто не видел?

— И чего, если увидят?.. Хожу по усадьбе — туда, сюда, шкрябаю метлой. Я знаю, как делать, чтоб они ничего не поняли.

«Они» — это обитатели дворца, и прежде всего сама Мариам, которой до всего есть дело, особенно если что касалось её мужа. Мариам знала, что из всей челяди, — а работников тут было человек десять, — никто не смел входить в апартаменты хозяина. Право такое имел один Саулыч. За ним и установлена особая слежка.

— Там, на книжной полке — деньги. Возьми.

Саулыч резво поднялся, словно его вскинула пружина, и взял пачку долларов, назначенных ему хозяином. Мариам ему тоже платила, но она была жадновата и давала не в пример меньше, чем хозяин. Сергей знал, что власть над Саулычем он может удерживать только при помощи денег. И это обстоятельство многое диктовало во всей жизни Баранова. К примеру, он бы не хотел брать наличными от чиновников, оставлявших деньги в папке или портфеле на его столе. Эти минуты, а точнее секунды были для Баранова самыми мучительными. Он бы хотел сказать чиновнику: вы забыли папку, но, помня, что деньги нужны для постоянной подкормки Саулыча и для других бытовых нужд, он ничего не говорил, а краснел, ёрзал в кресле, и, в конце концов, хватал папку и с силой швырял её в сейф. И затем, не считая, пачками отдавал Саулычу, и Саулыч больше служил хозяину, чем хозяйке.

— Дай таблетки.

— Хозяйка не велит.

— А зачем ты говоришь хозяйке?

— Я ей не говорю.

— Ну, так и давай.

— Боюсь, она прознает.

— Как прознает?

— Она такая. Всё видит. Даже и то, чего нет — всё равно видит.

— Давай таблетки. Заснуть не могу, а завтра у меня три важных совещания. Сон не идёт.

Саулыч сунул под подушку пузырёк с таблетками, сказал:

— Можно только по одной. Ну, от силы — две. Больше нельзя. Уснёшь и не проснёшься. Уж так. Они такие, эти таблетки. Мне врач говорил.

— Ладно. Спасибо. Иди.

Саулыч поднялся, поглубже засунул в карман пачку долларов и так же тихо, как летучая мышь, ушёл.