Дублер

Они повернули и начали петлять между бьющими по ногам стеклянными столиками, прошли мимо иронически мигавшего танцпола размером со скатерть, где одинокая тощая девица плясала с безразличным, в стельку удолбанным парнем, как будто все время отступая от покореженной машины. Они расположились на тускло освещенном диванчике в углу. Стивен раньше бывал в эксклюзивных частных клубах вроде этого и всякий раз замечал, что взвешивает удовольствие и волнение оттого, что допущен сюда, против чудовищности самого места: резиновые объятия, кокаиновая погруженность в себя, физический дискомфорт и кипящая на медленном огне враждебность, полное отсутствие человеческой теплоты и нежности. Он подумал, что, наверное, такова еще одна цена, которую Джошу приходится платить за славу – обреченность на зависание в мартини-гадюшниках вроде этого.

Оба молча смотрели на коктейльное меню, и надежды Стивена на пинту «Стеллы» и пакет «твиглетс» быстро таяли. Они заказали у дамы-андроида японское пиво и испанские оливки и сели, оглядывая зал, Джош кусал пухлую нижнюю губу и немного покачивал головой в такт музыке. Чтобы делать хоть что-нибудь, Стивен тоже стал покачивать головой.

– Что думаешь? – гордо улыбнулся Джош. – Немного претенциозно, я знаю, но, по крайней мере, нас не будут доставать.

Нас. Стивену очень нравилось это «мы».

Прибыло пиво.

– Итак… – Джош чокнулся пивом со Стивеном, – подозреваю, ты думаешь, я настоящий козел.

Стивен решил, что из вежливости стоит хотя бы попытаться поспорить:

– Не знаю, Джош. Просто я теперь, ну, знаком с Норой и мы вроде как подружились, и это ставит меня в трудное положение, вот и все…

– Знаю, знаю, Стив, и очень жалею, что поставил тебя в такое положение. Мы с Максин – ну, я не знаю, что она тебе сказала, но это только секс, правда. И должен сказать, это прямо потрясный секс.

– Да, она тоже так сказала.

– Правда? – Джош моментально раздулся от гордости, потом вспомнил, что ему должно быть стыдно, и сдулся обратно. – Я хочу сказать, это вряд ли так уж удивительно, да? На сцене она валяется голышом у меня на коленях каждый вечер – и что я должен делать? Я ведь из плоти и крови. Это не значит, что я люблю Нору хоть сколько-нибудь меньше.

– Только… все-таки означает, нет?

Джош секунду поразмыслил об этом, отхлебнул пива:

– Ну, может быть, на чуточку меньше, но я все равно ее люблю. Я правда люблю Нору. По-настоящему. И я бы никогда не сделал ничего, что причинило бы ей боль, просто… – Он поставил пиво, мрачно. – Могу я говорить откровенно, Стив?

Как и после «нам надо поговорить», после «могу я говорить откровенно?» у Стивена всегда сердце уходило в пятки. Самым правильным ответом, как он чувствовал, было бы «лучше не надо» – но вместо этого кивнул и произнес:

– Конечно.

Джош поерзал на диване и подвинулся чуть ближе:

– Дело в том, Стивен, что я не такой, как ты. Я знаю, что не очень умен. Фактически, дело даже хуже. На самом деле я довольно тупой. Например, когда я получил эту роль, то пошел и скупил все книжки про Байрона, как и ты, – я знаю, видел у тебя в гримерке – и попытался их прочитать, но пришлось бросить, потому что я не понимал ни слова. Я просто оставлял их валяться вокруг на репетициях. То же самое, когда я играл Ромео, – пришлось, блин, тайком покупать памятки для экзамена на школьный аттестат. Бóльшую часть я почерпнул, смотря кино на DVD. Признаюсь тебе, добрых пятьдесят процентов своего Ромео я слизал с Леонардо ДиКаприо. Я такой идиот: годами думал, что Эйвонский лебедь[27] – это и вправду лебедь.

Разве Джош не пользовался этой фразой в каком-то интервью? Стивен был практически уверен, что да, но все равно вежливо улыбнулся.

– Видишь, ты надо мной смеешься, а мне по фигу. Люди смеялись надо мной, и когда я играл Ромео, – все эти снобы, задирающие нос, уроды с сальными волосами, ублюдки, которые учились в Оксфорде, играли Анджело, или Фернандо, или еще кого там, все стояли вокруг репетиционной, чесали языками и хихикали, потому что этот плебей играет роль, которая по праву принадлежит им. Люди смеялись надо мной тогда так же, как и сейчас, так же, как ты надо мной смеешься, и Нора, наверное, тоже – не отрицай, я знаю, что ты смеешься. И ты прав в этом, потому что факт есть факт: я глубоко невежественный, мелкий, глупый человек. Единственное, в чем у меня есть преимущество, – это… это…

Джош сморщился и помахал рукой в воздухе, ища слово, которое было бы точным, но не звучало самодовольно. И снова Стивена поразила мысль: как странно, что человек, столь грациозный и выразительный на сцене, уже не раз спасавший человечество на киноэкране размером с дом, зачастую бывает таким нахальным и косноязычным в реальной жизни. Смотреть, как Джош ищет правильное слово, было столь же нелегко, как наблюдать за малышом, тасующим огромную колоду карт.

Поиски слова продолжались некоторое время, пока Джош не остановился на: