Дубровицы

П. А. Вяземский полагал, что психическая болезнь Матвея Александровича началась в 1817 году. Причиной ее он называл «неограниченное самолюбие и бедственность положения нашего». Что имел в виду поэт? Его слова можно понять так, как заметил один из первых историков декабристского движения В. И. Семевский, что «Мамонова раздражали политические и общественные неурядицы в России». Обладая огромнейшим состоянием и более чем 10 тысячами крестьян, М. А. Дмитриев-Мамонов открыто осуждал самодержавие. «По окончании войны,- вспоминал Вяземский,- он присоединился в Москве к обширному кружку недовольных: порицал, фрондировал, бранил».

В своих имениях граф облегчил положение крестьян. «Мужики Мамонова счастливы»,- признавался его современник, московский почт-директор А. Я. Булгаков в письмах к брату, сенатору К- Я- Булгакову. По словам этого весьма благонамеренного чиновника, с дубровицкнх мужиков взималось оброку всего по 10 рублей, тогда как «граф мог бы брать по 80 рублей». Далеко не все дворяне одобряли вольнодумие отставного генерала. Вскоре и власти перестали относиться к затеям М. А. Дмитриева-Мамонова как к причудам богатого барина.

«Разные ходили о нем слухи, толки и рассказы, повод к которым давала в особенности мрачная таинственность, окружавшая этого невольного затворника,- рассказывал родственник Матвея Александровича Л. Н. Энгельгард.- Говорили о его огромном богатстве, которым он не пользовался, о беспредельном честолюбии, главной причине его нравственной гибели, и способностях, убитых этим честолюбием. Говорили о многом другом, что возбуждало и участие, и сожаление к судьбе умалишенного графа. Некоторые даже подвергали сомнению его сумасшествие и искали объяснение его домашнему заточению в каких-то темных и злых интригах».

Недовольство отставного генерал-майора Александром I, проявленное им еще до начала дубровицкого затворничества, имело прямую связь с зарождавшимся декабристским движением. Дела следственной комиссии о восстании 14 декабря 1825 года, открытые для исследователей только в 1902 году, не оставляют сомнения в причастности М. А. Дмитриева-Мамонова к опыту создания тайных политических обществ.

21 декабря 1825 года, сразу после получения известия о событиях на Сенатской площади в Петербурге, был арестован в Москве генерал-майор Михаил Федорович Орлов, близкий друг Матвея Александровича.

На допросе Орлов показывал:

«Я думаю, что я первый в России задумал план тайного общества. Это было в 1814 году… Я хотел переменить карьеру, оставить военную службу и перейти в гражданскую, в которой… гнездятся внутренние наполеоны-грабители. В этом смысле я вел переписку с графом Мамоновым. Я склонил его участвовать в осуществлении моих намерений. Он отвечал мне, что внутренний враг сильнее, чем все внешние враги, и что он отчаивается в успехе. Тем не менее мы согласились тогда относительно некоторых предположений».

Ознакомившись с показаниями Орлова, московский генерал-губернатор Д. В. Голицын отправил в начале января 1826 года следующее донесение в Петербург:

«Имея причины подозревать, что в числе бумаг гр. Дмитриева-Мамонова, по прежнему роду жизни его репутации, найтиться могут достойный по нынешним обстоятельствам внимания правительства, почел обязанностью вытребовать у опекунов бумаги».

Николай I распорядился прислать их в следственный комитет о тайных обществах, «где оне удобнее могут быть разобраны по известной общей связи дела».

Интерес для охранки представляла переписка графа с М. Ф. Орловым, которая велась на французском языке. В письмах содержались подробности об их совместной работе над уставом Общества русских рыцарей- прообраза тайных обществ декабристов, в котором еще сохранялась форма масонских организаций предшествующего века.

«Европа думает, что мы желаем сделать ее участницей избытка нашего счастья и нашей свободы, а мы, освободители других, стонем под ненавистным игом»,- писал М. А. Дмитриев-Мамонов.

Писем из дубровицкого уединения он отправил немало. В них – споры об устройстве тайной организация, ее целях и задачах, уставе, средствах борьбы за власть.

Приезжая в Москву, Михаил Орлов навещал Дубровицы, нарушая уединение друга и вызывая переполох в именин. Слухи об этом доходили до соседнего Остафьева. Вяземский отметил в записной книжке: «Одни Михаил Орлов, приятель его, имел смелость и силу, свойственную породе Орловых, выбить однажды дверь кабинета и вломиться к нему. Ои пробыл с ним несколько часов, но, несмотря на все увещания свои, он не мог уговорить его выйти из своего добровольного затворничества».

Результатом общения Орлова и Дмитриева-Мамонова стали так называемые «Пункты преподаваемого во внутреннем ордене учения», попавшие позже в Следственный комитет. Содержание написанного в Дубровицах документа, по существу, проекта конституции, весьма интересно.