Троекуров бросил взгляд на барную стойку – чертов официант с панакоттой никак не желал явиться.
– Добро, – произнес прокурор, в который раз пытаясь попрощаться. – Пошёл я, Кирилл Петрович. А мило тут у вас, хорошее открыли местечко. Заглянем как-нибудь сюда с супругой на романтический ужин, так сказать…
– …Конечно, Борисыч, заходи. Кормят прилично, опять же – атмосфера. Ну, до созвона.
Прокурор сделал неопределенный жест рукой и стал спускаться по лестнице.
– Человек! – завопил Троекуров в сторону бара. – Официант! Твою… Да где они все?
– …Может, вам охрану выделить? Я с ментами могу… – пространно сказал Ганин, думая о чем-то своем.
– А зачем мне? Кто меня тронет? – Троекуров снова наполнил рюмки. Ганин уже успел опьянеть и начал пить с охотой и энтузиазмом, будто желая тем самым угодить Кириллу Петровичу. – Кишка тонка. Да и потом, чего с меня возьмёшь? Налички на мне никакой – всё, что есть, – крутится, да в банке, под семью замками.
Тут размягченное выпитым и съеденным лицо Троекурова приобрело суровое выражение, и он ожесточенно застучал подсвечником о дубовый стол.
– Вы что, заснули там? Придёт уже кто-нибудь сюда или мне идти за вами?!
На кухне раздался взрыв хохота, а потом кто-то зашипел.
– Развалили страну, твари бездарные…. – разозлился Троекуров. – Совсем работать разучились…
Он решительно встал и пошел к стойке. Ганин на подгибающихся ногах – за ним.
– Где вы тут, тунеядцы?! – сказал Троекуров и распахнул тяжелые двери, ведущие на кухню. – Тут хозяин явился, а вы лентяйничаете!
Официант с заклеенным ртом только вытаращил глаза, словно пытаясь объяснить, что все это – не его вина.