Вчера Яшка накопал золотого корня, хорошего качества и серьёзного веса. Уже по тёмной тайге подновил костёр и поставил воду в небольшом, служившем ему давно, солдатском котелке. Погуще заварил сухую лапшу и, пока она не остыла, замешал в ней маленькую баночку мясного паштета. Получилась вполне съедобно.
Ему очень нравилась осень! Гнуса, к которому он приравнивал всех насекомых, мешающих жить в тайге, уже не так много. По крайней мере, мошки нет, клещом ни разу не был еден в это время, и только ночные холода мешали. Но у него была маленькая одноместная палатка, купленная в городе на рынке, и лёгкий надувной матрасик, тоже китайский, но очень удобный и прямо по ширине палатки. Этот уютный переносной дом он собирал за минуты, если холодно, а ночами уже была и минусовая температура. Но для организации тепла в палатке было тоже простое средство. Достаточно всего одной таблетки сухого горючего, которую он периодически разжигал ночью: две-три минуты – и два-три часа вполне комфортного сна. Что очень важно, когда много ходишь, весит всё это чудо – всего ничего, килограмма три!
Небольшой костёр на обожжённом заранее месте отрезал его от всего мира, как сказочной чёрной стеной, за которой – другая, возможно, опасная, и в любом случае незнакомая и непонятная жизнь. Узнать её до конца не сможет никто, и только смиряясь с ней и принимая её условия, можно существовать здесь относительно безопасно.
Когда был совсем «зелёный», боялся ночной тайги, старался далеко не отходить от дома, чтобы вечером вернуться. Сейчас же совершенно спокойно мог жить в лесу несколько дней, не скучая по внешнему миру. Однажды пробовал с собой взять собаку, но, обалдевшая от запахов и звуков, молодая лайка чуть не свела его с ума, постоянно лая и нарушая и без того тонкую связь с жизнью тайги. Больше он не брал с собой вообще никого. Из оружия у него был только облегчённый обрез старой двустволки – совершенно бесполезное, с точки зрения огневой мощи, но удобное для шумового эффекта, приспособление. Проще говоря, убить из него почти невозможно – если не в упор, но шуму и огня много.
Однажды он вышел на молодую медведицу с медвежонком-первогодком, которая так увлеклась, лакомясь дикой смородиной, что не учуяла его, зашедшего по ветру. И когда, почти столкнувшись с человеком, она решилась на атаку и встала в дыбы, Яшка успел выхватить обрез из кармана рюкзака и выстрелить в её направлении. Медведица, взрыв когтями землю, развернулась и, ломая как танк кустарник, убежала в тайгу, догоняемая визжащим медвежонком. Тогда Яшка полдня не мог идти, и долго приходил в себя, унимая дрожь в ногах и страх в душе. А вообще, звери уважают человека и не мешают ему находиться здесь, наблюдая издалека.
Сегодня ночью его разбудил дождь. Над тайгой с диким ветром, а здесь, под деревьями, – плотный, сплошной стеной. Он решил пересидеть его в палатке, не желая мокнуть. Разжёг таблетку на подставке: нагрев палатку, погасил её и опять уснул. Дождь лил до обеда, и желание ещё копать, пропало. Быстро всё собрав, проверил направление и пошёл в сторону дома. Из тайги вышел к вечеру следующего дня, как обычно, нисколько не плутая и искренне радуясь родному жилью.
Подойдя к дому, он увидел бабку, всегда чувствующую его приход. Она была очень рада внуку, но начала не с этого.
– Ты пошто этого лапотника в дом жить пустил? Мне теперь неделю надо дом проветривать – прокурил всё, пень старый. От него – один ущерб, начиная с сала и кончая… сколь электричества сжёг… Он же по ночам спит с включённым светом, темноты боится! – и она с облегчением обняла любимого внука. – Ты какой-то за это время взрослый стал, заматеревший, – она с удовольствием облапывала его, трогая плечи и грудь, чувствуя в нём мужицкую настоящую силу.
Яшка, смущаясь, приобнял её и повлёк в дом. А «пугливый лапотник» в это время томился на другом конце улицы, наблюдая прибытие Яшки и надеясь на скорые новости…
***
Пропарившись в бане и вкусно поужинав любимым борщом, приготовленным бабкой, Яшка начал разговор, которого остерегался:
– Я собираюсь в город, баба. Поеду к другу, пускай машину мне гонит. По деньгам определю его и…
– Яша, да Бог с тобой, ты что? Какая машина? На дворе зима, холод, снег. Всё переметёт, и стоять ей под снегом, ржаветь. Ты уж потерпи до весны, а там видно будет. По правде говоря, он и сам понимал, что зимой здесь не поездишь. Дорогу чистили только по центру, до магазина. Поэтому, у кого была техника, садились за руль только летом или оставляли машину в центре деревни, недалеко от дороги, чтобы в случае чего подкопать и ехать. Но Яшка почему-то хотел уже увидеть свою машину и, возможно, поехать на ней.
– Да я к Вовке, служили вместе, поеду, может, просто приценюсь или проплачу заранее – там видно будет.
Бабка согласилась, но, приписывая себе знание города и его страстей, настоятельно стала объяснять: