Дуэль четырех. Грибоедов

Он поклялся, горячо, от души, что станет исправно писать, непременно с этого дня, и содрал бумагу с пакета. В пакете обнаружился сероватый листок «Инвалида»[163], помеченный декабрём, отправленный чьей-то услужливой, но безымянной рукой. Одна заметка обведена была рамкой, чтобы тотчас было видать. Он её прочитал. «Инвалид» брал на себя смелость перепечатать известие стамбульских газет, имевшее быть напечатанным 26 числа октября. Сим турецким известием оповещалась почтенная публика, будто бы в Грузии в недавнее время стряслось возмущение, необычное по своим кровавым последствиям, учреждённое под водительством одного богатого татарского князя, имя которого, разумеется, не было названо.

Он тотчас учуял намеренно пущенную в ход провокацию, вскочил как ошпаренный, умылся, причесался самым тщательным образом, облачился в до сего дня праздный мундир иностранной коллегии и минут двадцать спустя входил к Мазаровичу с официальным поклоном, с официальным лицом.

Симон Иванович его визиту был искренно рад, пожал крепко руку, извинился, что лично не имел возможности объявить о скором отъезде, сообщил, что вчерашний день доставались наконец инструкции от Нессельроде и что он уже распорядился готовить припасы в поход, заметку «Русского инвалида» рассеянно выслушал в его переводе на французский язык, широко улыбнулся, руками развёл:

   — Помилуйте, что за надобность обращать внимание на маранье газетных писак, паразитов всякого рода известий, хоть об конце света им доложи, тотчас сунут в печатный станок — кто ж им поверит, лганье их вечный удел.

Александр пытался ему изъяснить, что лганье очевидное, однако ж измышленное, верно, недаром, как раз по первому слуху об том, что русская миссия отправляется в Персию, что не может понравиться ни правительству Турции, ни англичанам.

Симон Иванович остался беспечен и мил и только сказал, снисходительно улыбаясь, давая понять, что русская миссия в надёжных руках:

   — Э, полноте, какое нам дело до сплетен стамбульских.

Александр вышел вон, не сердясь: Симон Иванович не русский был человек, на русские дела чутья не имел — невольник хитроумной венецианской политики, и пустился отыскивать Алексея Петровича. В доме наместника Грузии толку он не добился. В штабе Наумов, вежливый и сухой, его известил, что Алексей Петрович с конвоем казаков пустился в инспекцию строительных работ вниз по Куре и приказал ожидать не ранее вечера.

Вечером, как было установлено, он явился на бал грузинского князя генерала Мадатова. Первое лицо, которое он повстречал, был Муравьёв, в новом мундире, сидевшем без единой морщинки на его плоской груди, с великолепной причёской от местного куафёра, с напомаженными усами и с сосредоточенным, строгим лицом. Муравьёв поздоровался, придержал его за вырез фрака и с видом угрюмым поглядел ему прямо в глаза:

   — Итак, настала пора нам расстаться.

Александр освободил фрак свой из невольного плена, себя от улыбки поостерёг и только добродушно сказал:

   — Именно так, разлука нам предстоит, миссии назначен день и час отправленья, на мой вкус, давно бы пора.

Муравьёв отступил шаг назад и просверлил его укоризненным взглядом:

   — Представьте, мне тоже, назначено с отрядом отправиться в Бухару и Хиву.

Александр удивился:

   — Кем назначено?

Муравьёв вспыхнул весь, приблизился вдруг и прошипел чуть не прямо в лицо:

   — Не играйте со мной, умоляю! Это вы настроили Алексея Петровича. Вы, как я убеждался не раз, его надуваете, а он в вас полагает пространные и глубокие сведения, каких вы не имеете, а всего лишь умеете действовать осторожно и мнение своё излагаете только тогда, когда Алексей Петрович скажет своё. Таким-то способом вы направили его мысль на Бухару и Хиву.

«Помилуйте, как бы шут не затеял с ним поединка — экий огонь, так и дрожит. Предовольно поединков с него, что за нелепая мысль из чести под пулей стоять». Александр отодвинулся, сделал вид легкомысленный, бальный, отвечал беззаботно:

   — Мысль полезная, вы не находите?

Лицо Муравьёва стало враждебным и злым, кулаки стиснулись, покраснели, голос обрывался, хрипел:

   — Для вас, для вас, может быть, весьма, весьма полезная мысль!

Он вдруг резко сказал, отходя:

   — Для России.

Алексея Петровича отыскал он в тесном кругу восторженных дам, вечных любительниц попадать на глаза генералам. Дамы наперебой предлагали ему танцевать. Алексей Петрович отказывался, однако ж говорил комплименты. Завидя его, живо сказал, разрывая их раздушенный круг:

   — Простите, сударыни, этот молодой человек нуждается в моём наставлении.

Вышел навстречу большими шагами, точно вырывался из плена, подхватил под руку, увлёк в тень за колонну, отозвался смеясь:

   — Благодарю, голубчик, вырвал из окружения, невмоготу.