Дуэль на брачном ложе

Мария задумалась – и усмехнулась. Шодерло де Лакло прославился не только своим любовным романом, но и своими любовными романами; вдобавок он постоянно имел на содержании актрис или танцовщиц и вел жизнь веселую. Не интрижка ли у него с Гизеллою? Ежели так, прекрасной графине следует быть осторожнее: многие его бывшие любовницы узнали свои черты в персонажах «Опасных связей» – к своему великому неудовольствию.

Не остеречь ли Гизеллу? Но как? Непрошеный совет, говорят, хуже обиды.

Мария была слишком скромна и по-прежнему бесхитростна. Ей даже в голову не приходило, что де Лакло приходил из-за нее.

* * *

Назавтра Гизелла совершенно ошеломила Марию.

– Чем более проходит времени, тем чаще замечаю я, что мой брат вам не по сердцу, дорогая Мария! – сказала она своей гостье.

– Я бы желала видеть его другом, а не возлюбленным. Таким же другом, каким сделались мне вы!

Гизелла улыбнулась:

– Он будет вам другом! Он все готов отдать для вашего счастья. А ведь вы несчастны, не правда ли?

Мария передернула плечами. Неужели это так явно?

– Брат не хотел этого видеть, но я решила открыть ему глаза: вы не будете счастливы с ним никогда, пока существует на свете барон Корф, ваш муж! Ведь так? Ведь так, не скрывайте!

– Что толку скрывать? Это правда.

– А если бы он погиб? Умер? – осторожно проговорила Гизелла – и тут же расхохоталась, замахала руками с притворным ужасом: Мария так и подалась к ней, гневно сверкая глазами. – Нет, нет, я не то хотела сказать! Храни господь вашего барона! Но эта любовь вам глаза закрывает, весь мир заслоняет. Значит, нужно либо избавиться от него, либо покончить с вашими недоразумениями.

Мария снова передернула плечами. Если бы это было так просто – покончить с недоразумениями! Сейчас она ругательски ругала себя за то, что не сделала этого, когда появилась такая возможность. Со временем улеглась тяжкая обида, явление «тетушки» и примирение с нею Корфа перестали казаться оскорблением и предательством. Сильвестр, конечно, так никогда не поступил бы – так ведь оттого Мария и не любит его, Сильвестра-то, который жизнь свою и судьбу своей страны бросил к ножкам обожаемой женщины. Оттого и любит она до безумия Димитрия Корфа, для которого честь и долг – превыше любви.

Когда Мария снова взглянула на графиню, то и взор, и лик ее были ясны необычайно.

– Вы бесконечно правы, дорогая, – произнесла она с благодарной улыбкою. – Я уезжаю к мужу. Сегодня же! И буду просить его прощения, обещать… – У нее перехватило горло.

Гизелла поджала губы, покачала своей хорошенькой смоляной головкой.

– Счастье, что мой брат не слышит вас! Он был бы глубоко разочарован, услышав, что его богиня желает припасть к стопам мужлана, который столько лет пренебрегал ею.

– Я виновна пред мужем, – вскинула голову Мария, – однако унижаться пред ним не намерена.

– И правильно! – горячо стиснула ее руки Гизелла. – И правильно! Здесь надо поступить умно и тонко. Вам следует встретиться как бы невзначай. Вот что, слушайте, я придумала! 27 апреля мой друг, маркиз де Монжуа, дает бал в честь открытия Генеральных штатов. Он чуть-чуть демократ, один из друзей герцога Филиппа, однако гостей умеет принимать как никто. Насколько мне известно, – продолжала она с тонкой улыбкою, – судьба французской монархии и трещины, которые дает трон, весьма волнуют Россию. Симолин собирает сведения где может… Корф непременно придет на этот бал! Клянусь вам!

И Мария не удержалась – бросилась к Гизелле и расцеловала ее румяные душистые щеки. Снова счастье было близко, так близко! Уж теперь-то она его не упустит!

«Придет на бал» – очень точно сказано. Ибо лишь дамам, по снисходительности к их слабому естеству, а пуще того – для сбережения дорогих туалетов, – дозволялось прибыть в предместье Сен-Жермен, где находился особняк маркиза, в экипажах, – мужчинам же предписывалось непременно прийти пешком, «как все люди ходят», дабы таким обременительным для многих способом передвижения продемонстрировать свое единство с народом. Ходили слухи, будто на бал приглашен и Филипп Орлеанский, новое прозвище которого – Эгалите [111] – уже было на слуху, и, оправдывая его, он также отправится на бал пешком!

* * *

Первым, кого увидела Мария, поднимаясь по лестнице и окидывая взглядом бальную залу, был Шодерло де Лакло, который тут же бросился к графине д’Армонти, не забыв поощрительно взглянуть на Марию. Желающим увидеть на балу герцога Орлеанского пришлось удовольствоваться вертлявой фигурою его секретаря, и немалое время господин де Лакло оставался чуть ли не единственным мужчиной в сонмище раздосадованных дам: кавалеры безнадежно запаздывали, видимо не рассчитав время, необходимое для того, чтобы добраться к дому де Монжуа непривычным пешим образом.